Конечно же, Розалинда испытала огромное облегчение, получив от Бенета сообщение о том, что Мэриан сбежала в Австралию с австралийцем. Она, безусловно, очень тревожилась за сестру. Но еще больше мучила ее другая проблема — Туан. Розалинда ждала три дня. Ожидание было похоже на агонию. Она со страшной душевной болью сдерживала все свои страстные желания и порывы, хотя от этого сердце ее рвалось на части. Все сердечные струны — чего никогда прежде не бывало — натянулись до опасного предела. В эти дни она часто сидела в кресле у окна, тяжело дыша и пытаясь заставить себя читать. Никогда еще она не ощущала такой боли. Наверное, именно так, зная, что смертен, чувствует себя умирающий, думала она. Поначалу она много плакала, потом просто сидела, чуть приоткрыв рот и уставившись на покоящиеся на коленях руки. Окно оставалось закрытым, и в комнате было жарко.
В первый день Розалинда ни разу не выглянула на улицу, смотрела лишь на вещи, находившиеся в комнате, и иногда — в книгу. (Это был роман «В поисках утраченного времени» на французском.) Изредка пробовала думать о живописи. Она бросила рисовать. Нужно будет начать снова — в самом ближайшем будущем. Только не было у нее другого будущего, кроме непроглядно темной бездны. К собственному удивлению, спала она хорошо, словно ее здоровый организм то ли до сих пор не получил тревожного сигнала, то ли вообще не был способен воспринимать смертельную боль. «Когда говорят 'она умерла от любви', — думала Розалинда, — в сущности, не верят, что это возможно, по крайней мере верят очень немногие. Наверное, мало найдется людей, испытавших такую боль, которая действительно ставит человека на грань жизни и смерти… Хотя, вероятно, и я не умру… но дальнейшей жизни себе не представляю». Что было труднее всего в эти дни, так это сдерживать постоянную, мощную, острую потребность немедленно бежать к Туану. Однако какая-то высшая мудрость и интуиция подсказывали: нужно подождать. По истечении трех дней Розалинда поняла, что больше ждать не в силах.
Рано проснувшись, она полежала в кровати, свернувшись, словно змейка, и закрыв лицо руками, потом встала и медленно оделась. Еще накануне она выбрала наряд — очень простое коричневое платье из хлопка, свободное, с длинными рукавами, без всяких украшений. Она собиралась взять с собой также легкий прямой черный жакет, рассчитывая на теплую, солнечную погоду. Была суббота, это Розалинда тоже приняла в расчет. Сидя на краю неубранной постели, она посмотрела на часы, потом встала, окинула взглядом свое отражение в зеркале, поправила платье и пригладила блестящие светлые волосы, которые недавно остригла покороче, о чем теперь жалела. Веки были припухшими: она слишком много плакала. Розалинда приказала себе остановиться, больше плакать нельзя, и тут же ощутила новый прилив слез, которые едва сумела сдержать. Отвернувшись от зеркала, снова взглянула на часы: без малого восемь. Она заранее приняла решение идти пешком и теперь была готова отправиться.
Открыв дверь, Туан рассеянно произнес:
— А… привет.
Постояв немного в нерешительности, он направился в комнату, предоставив Розалинде самой закрыть дверь. В руках она держала черный жакет, который был на ней в прошлый раз. Розалинда повесила его на тот же стул, что и тогда. Туан посмотрел ей прямо в глаза.
— Зачем ты пришла?
— Ах, Туан, ты же знаешь…
— Опять все то же…
— Можно мне остаться совсем ненадолго? Не предложишь ли чашку чаю?
— Чаю? Хорошо, но…
— На улице жарко.
Туан отступил, она последовала за ним, обогнула диван и села на стул с прямой спинкой. Туан тут же исчез на кухне.
— Туан, не хлопочи, не надо чаю, вообще-то я хотела попросить лимонаду…
Он ничего не ответил, но вскоре появился со стаканом лимонада. Розалинда сделала глоток и поставила стакан на пол.
— Как продвигается твоя работа? — спросила она.
— Не очень успешно.
Он перенес стул в противоположный конец комнаты, но садиться не стал.
— Ты ведь пишешь о… О чем ты пишешь?
— О выдающихся мыслителях прошлого… Как ты знаешь, у меня есть и другая работа.
— Да, в магазине. Боюсь, мне о твоих мыслителях решительно ничего не известно.
— Мне тоже, то есть я сам очень мало знаю, я безнадежный ученый.
— Ничего ты не «безнадежный».
— Я хотел сказать, что весьма невежествен для ученого. Послушай, Розалинда… — Туан ходил теперь по комнате из конца в конец, — Ты прости меня, но твое присутствие меня смущает. Не могла бы ты уйти? Извини меня за тот ужасный рассказ. Я должен был сообразить, что ты не сможешь не только разделить, но даже понять…
— Ошибаешься, я понимаю, стараюсь понять.
— Ты создана для счастья и свободы, для того мира, в котором живешь. А я совсем другой. Надо же — я выставил напоказ свое горе, свой крест! Этого делать не следовало. Я много об этом думал. Ты жалеешь меня. Я очень хорошо ощущаю твою жалость, безграничную, как океан, но тебя просто ошеломила моя история, и жалость как последствие страшного потрясения ты приняла за любовь, за начало любви… Ты ошиблась. Твоя судьба принадлежит иному миру, и именно сейчас ты обрела по праву принадлежащую тебе в нем свободу…
— Почему именно сейчас? Ты имеешь в виду… О господи…
— Ты принадлежишь Англии с ее красивой и благородной историей. Здесь — ты дома, здесь — ты принцесса. Ты молода, свободна, перед тобой открыты все пути, ты сможешь стать счастливой в собственном мире, с людьми, подобными тебе. И теперь, когда Мэриан уехала…
— А Мэриан здесь при чем? Ты намекаешь, что теперь я могу выйти замуж за Эдварда?!
— Ах, как отчетливо я вижу, что твой мир — это не мой мир. Да, за Эдварда или за кого-то еще… Мне неприятно об этом говорить. О, Розалинда, как ты можешь!
Туан прекратил расхаживать по комнате и, сев на диван, закрыл лицо руками. Розалинда подошла и села рядом.
— Что ты хочешь сказать? Ты ведь не можешь не знать, не видеть, что я люблю тебя, только тебя…
— Я сказал тебе в прошлый раз, что…
— Как ты можешь вообще говорить об Эдварде! Неужели не способен отличить настоящую любовь? Я люблю тебя отчаянно, глубоко и буду любить до последнего вздоха, я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня. Пожалуйста, возьми меня за руку.
Туан сжал ее ладонь, но тут же выпустил.
— Не плачь, — сказал он. — А впрочем, плачь, если тебе так легче.
— У тебя нет носового платка? Я свой потеряла.
— Есть, только большой, вот возьми. Розалинда, ты еще ребенок. Мы слишком разные. Брак — это таинство, это трудная работа, требующая огромных усилий. Можно совершить ужасную ошибку, ошибку, за которую потом придется расплачиваться всю жизнь.
— Но только не в том случае, если люди любят друг друга так, как любим друг друга мы. Любовь все преодолевает. Я знаю, что ты меня любишь, Туан, я это вижу, и мы будем вместе, мы должны быть вместе, я хочу быть с тобой всегда…
Он оттолкнул ее, поднялся и снова стал метаться по комнате. Она наблюдала за ним, затаив дыхание, комкая в руке платок.
— Я говорил тебе о разных причинах, по которым мы не можем пожениться, даже если я тебя люблю, хотя на самом деле эта любовь нереальна и эфемерна. Должен сказать тебе еще кое-что: я пока ни разу не был ни с женщиной, ни с мужчиной.
— И я никогда не была ни с мужчиной, ни с женщиной.
— Я одержим своими внутренними проблемами и трудностями…
— Ты все время это повторяешь, но я здесь, и наша любовь поддержит и исцелит нас. Мы сможем
