улететь в Лондон. Рентгеновский снимок показал серьезный перелом лодыжки. На ногу Харви сразу наложили гипс до колена, чтобы он мог добраться домой. В Хитроу его вывезли из самолета на кресле- коляске. В Мидлсекском госпитале гипс сняли, повторный рентген подтвердил страшный диагноз и возможные осложнения. Ногу опять загипсовали и выдали Харви костыли, запретив ступать на сломанную стопу. На расширенном семейном совете, состоявшем из Харви, Джоан, Клемента, Беллами и Луизы, благоразумно рассудили, что первое время Харви надо пожить в Лондоне, наблюдаясь у хорошего специалиста. К удивлению старших, Харви безропотно согласился с предложенным планом. Он имел, как все признали в дальнейшем, больше здравого смысла, чем им казалось. Его прогулку по мосту, однако, оставили в секрете. Клемент и Беллами, присутствовавшие при телефонном разговоре Харви с матерью, слышали, как он просто сообщил о том, что «неудачно спрыгнул на землю». Такое объяснение вполне удовлетворило всех, Клемент и Беллами предпочли не вдаваться в подробности. Нетрудно было понять, что Харви совсем не хочется распространяться о своем героическом испытании, учитывая краткий миг заключительного «триумфа».
— Тебе начинать, Мой, ты ведь художник, — сказала Алеф.
Сидя в большом кресле в Птичнике, Харви со смехом закатал брючину и выставил на всеобщее обозрение утяжеленную белым гипсом ногу. Ее весомость, ощущаемая при малейшем движении, еще не перестала тревожить и удивлять Харви. Уже был поздний вечер, он и Клемент отужинали у Луизы и ее дочерей.
Вся компания обступила парня и смотрела, как Мой, вооружившись толстым цветным мелком, с серьезным видом опустилась перед ним на колени и нарисовала по верхнему краю гипсовой формы волнистую зеленую линию, которая вскоре превратилась в симпатичную гусеницу. Стоявшая на очереди Сефтон отказалась вносить свою лепту после сестры, заявив, что это уже произведение искусства и любые дополнения лишь испортят его. Большинством голосов, однако, решили, что такой негативный подход может лишь испортить игровой настрой, а смысл игры заключается в том, чтобы разукрасить весь гипс самыми причудливыми каракулями, получив в результате, как заявила Мой, продукт совместного творчества. Тогда Алеф быстро намалевала какое-то странное животное («Похоже на дракона», — заметила Сефтон), но сразу перечеркнула его крестом.
— Я же не умею рисовать! — воскликнула она.
— Не важно, все равно получилось нечто интересное, — успокоила ее Мой.
Луиза, заявив, что не способна даже на такое, написала большими красивыми буквами: «СКОРЕЙ ВЫЗДОРАВЛИВАЙ, ХАРВИ». Клемент, усевшись на пол, добавил смешную собачонку в затейливой шляпке и плавной линией объединил ее с надписью Луизы, словно это пожелание высказывала его собака. Все развеселились, признали лучшей гусеницу Мой и согласились, что идея с рисунками на гипсе оказалась просто великолепной. Харви, закончив смеяться последним, поблагодарил всех за украшение его ноги.
В этой атмосфере, насыщенной любовью и благожелательностью, ощущалось легкое напряжение. Компания еще пребывала в шоке. После того как все смиренно оплакали отъезд Харви, завидуя привалившей ему удаче, его возвращение стало полной неожиданностью. Конечно, срыв его планов казался пустяковым и нелепым, а падение случайным. Он скоро поправится, как и Розмари Адварден, которая, сломав ногу на лыжах, уже через несколько недель вполне сносно ходила. Всех удивило и даже озадачило именно то, что Харви так быстро согласился вернуться из-за какой-то травмы. Это было совсем не в его характере! Удивляло также, что после посещения врачей он не настоял на немедленном возвращении во Флоренцию.
Харви был высоким и стройным юношей с белокурыми, шелковистыми, слегка вьющимися волосами, которые, когда учился в школе, обычно отращивал до нелепой длины. После недавней стрижки его голову обрамляла недоходившая до плеч, спадающая красивой волной шевелюра, и он позволил себе украсить ее оригинальной тесемкой, над которой все посмеялись, но сразу одобрили, сойдясь во мнении, что она придает ему вид «беспутного школяра эпохи Возрождения», чего он как раз и добивался. Нос Харви выглядел вполне симпатично, а вытянутые, не слишком пухлые губы можно было бы назвать женственными, но сам он называл их изгиб «печальным», наводящим на мысль о здоровом любопытстве и подавлении рано проявившегося нетерпения. Большие карие глаза Харви порой вспыхивали дружелюбным светом, порой сверкали огнем, когда он прищуривал их от смеха. Эмиль говорил, что он похож на курос [17] из Копенгагенского музея. Раздобыв фотографию этого красивого и сильного юноши, Харви порадовался такому сравнению. Он играл в теннис, крикет и сквош, отлично бегал, хорошо боксировал, хотя недотягивал до мастерства Клемента, и прилично танцевал, опять-таки недотягивая до грациозности Клемента. Он частенько боксировал с Клементом и иногда брал у него уроки танцев. Харви достался мягкий, общительный характер, хотя в некоторых компаниях его считали высокомерным, а школьные учителя называли ленивым и поверхностным, но очень способным юношей, не желающим утруждать себя стремлением к достижению совершенства. Веселый и самодовольный вид Харви мог вызывать у окружающих как одобрение, так и раздражение. Мало знакомые с ним люди едва ли могли заподозрить, что жизнь подкидывает ему хоть какие-то неприятности.
Трогательная компания, окружавшая Харви, постепенно распалась. Сефтон, вдруг вспомнив, что ей необходимо выяснить что-то важное, с умным видом склонилась над книгами, постукивая авторучкой по своим широким зубам. Мой, обмахнув гипс Харви пушистым кончиком своей косы (известным как «волшебная кисточка Мой»), удалилась из гостиной в сопровождении Анакса. Алеф, сидевшая на ковре у ног Харви, сбросила туфли и продолжила утешительно рассуждать о быстро закончившихся испытаниях Розмари. Клемент и Луиза стояли у окна, поглядывая на вечерний дождь.
— Так ты договорился обо всем по телефону? Как удачно, что тебе это удалось.
— Да, — ответил Клемент, — удачно, что они оставили мне номер телефона.
— Да уж, тебе все готовы оставить свои номера!
— А еще лучше, что они оставили мне ключи.
— Значит, они задержались в Греции, чтобы купить дом на одном из островов?
Разговор шел о Клайве и Эмиле, паре геев, упомянутой недавно Джоан Блэкет. Клементу «удачно» удалось договориться с ними по телефону насчет того, чтобы Харви временно пожил в их квартире, пока Джоан занимает жилье Харви. Это казалось очень удобным, поскольку до квартиры Эмиля можно было проехать на лифте, а в свою квартиру Харви пришлось бы подниматься несколько этажей по лестнице. Клайв и Эмиль считались почтенной семейной парой. Эмиль, более старший в этом союзе, родился в Германии, но давно жил в Лондоне. Он торговал картинами и, судя по разговорам, был довольно богат. Написанные им книги по истории искусств издавались в Германии. Валлиец Клайв, говоривший (видимо, в шутку), что Эмиль откопал его на стройплощадке, раньше работал школьным учителем в Суонси.
— Верно, — подтвердил Клемент, — но они оставят себе лондонскую квартиру. Надо сказать, что я скучаю по ним, они такие занятные и приветливые.
— Уж не пытались ли они заигрывать с Харви?
— Нет. Они просто дергали его за волосы!
— Ну ты тоже дергал его за волосы! Клемент… есть ли какие-то новости о Лукасе? Впрочем, наверняка нет, иначе ты рассказал бы мне.
— Никаких новостей.
— Очень жаль, дорогой. Но я уверена, что с ним все в порядке. У него весьма своенравный характер. Но он обязательно объявится.
— Да уж, объявится, — сказал Клемент, — Как бы мне хотелось, чтобы ты оказалась права.
— Я понимаю, что вы с ним очень близки. На днях я как раз думала о нем… помнишь, как в детстве вы с ним играли в подвале. Как вы называли ту игру? Какое-то смешное название.
— «Собачки».
— Да, точно, «Собачки». А почему вы так назвали ее?
— Не помню.
Луиза отвернулась от окна, Клемент, смотревший на темную дождливую улицы, заметил нечто странное. Полный мужчина в мягкой фетровой шляпе, медленно идущий по другой стороне улицы, вдруг остановился и сложил зонт. Дождь, должно быть, прекратился. Его внешность показалась Клементу знакомой. Он подумал:
