столь приятное сообщение, я расскажу эту новость всем остальным. Какое же большое облегчение, наверное, испытал сам Лукас… и все мы… просто чудесная новость! И как замечательно, что тот несчастный мужчина выздоровел! Спасибо, что ты зашел… это Лукас попросил тебя зайти?
— Да, но…
— Я напишу ему письмо. Или заеду к нему… через некоторое время… как прекрасно, что весь этот ужас завершился такой чудесной новостью.
— Возможно, еще не завершился, но…
— Этот человек оказался вовсе не грабителем, правда, и не проходимцем каким-нибудь?
— Нет, конечно нет… он совершенно невинный, все это установили еще в суде, вся эта история оказалась ужасной ошибкой.
— Почему же ты думал, что мне может не понравиться твое сообщение?
— Сам не понимаю, почему я так сказал, наверное, это глупо… и тут нет ничего страшного… совсем ничего… в общем, он хочет познакомиться с тобой и с девочками.
— Кто, милый?
— Тот мужчина, раненный Лукасом парень.
— А с чего, собственно, ему захотелось познакомиться с нами? Как он вообще узнал о нашем существовании?
— Это звучит странно, но когда он отправился разыскивать Лукаса, чтобы успокоить его, то Лукаса не оказалось дома, и тогда он стал разыскивать его знакомых. Он подумал, что Лукас мог решить погостить у них…
— Но как же ему удалось узнать о нас?
— Он нашел мой телефон в справочнике, а потом, видимо, проследил за мной…
— Но почему он не поговорил с тобой?
— Не знаю, может, ему помешала застенчивость или он хотел дождаться возвращения Лукаса.
— Наверняка чтобы преподнести Лукасу такой совершенно очаровательный сюрприз… Я могу понять его.
— Да-да, что-то в этом духе…
— То есть ты подразумеваешь, что он следил за нами… как странно… тогда, по-моему, я видела его… он бродил под окнами в мягкой фетровой шляпе и с зеленым зонтом…
— Точно, это он.
— Я слегка испугалась. Так значит, это был тот бедняга! Как интересно! Да, я понимаю, он дожидался Лукаса… это слегка таинственно, и в то же время… а теперь, значит, он хочет познакомиться с нами… но зачем?
— Ну, по-моему, это своего рода каприз, он просто заинтересовался вами, считает вас очень милыми и традиционными…
— Традиционными?
— Я имел в виду традиционность семейной жизни, он счел, что у вас прекрасная, добрая семья. А у него нет ни семьи, ни друзей, он одинок, и ему лишь хочется выразить вам восхищение. Вы ведь можете оказать ему эту маленькую услугу? Мне подумалось, что вы не откажетесь увидеться с ним, и я знаю, что вы отнесетесь к нему по-доброму, он довольно застенчив, слегка неловок и медленно соображает…
— Медленно соображает? Ты хочешь сказать, что он слегка заторможен? Возможно, он все-таки повредился умом?
— Нет-нет, он вполне здоров, просто излишне робок и не уверен в себе.
— Если его визит ограничится одним приветствием… Он хочет познакомиться со мной или и с девочками тоже?
— На самом деле он хочет увидеть всю нашу милую компанию, которую уже успел узнать, пока дожидался Лукаса. Он хочет повидать и Харви, и Беллами, что-то вроде маленького праздничного сбора.
— Ты имеешь в виду вечеринку, чтобы все собрались у нас? Это уже серьезнее…
— Ну, если ты не возражаешь.
— Так сразу не знаю, что и сказать. Его желание кажется довольно странным, я надеюсь, что он не свихнулся… Ну да ладно, если уж тебе этого хочется… Только сообщи нам заранее, когда наметишь день этой встречи. А вот и звонок! Я жду Харви, он звонил по телефону, и мы пригласили его на обед. Кстати, когда ты сводишь девочек на «Волшебную флейту»?
Благодаря пристройке, сооруженной почти сразу после переезда в этот дом, большая, почти как Птичник, кухня выглядела очень просторной. Такое впечатление складывалось еще и в результате педантичности Сефтон, идеальной аккуратистки. Луизу постепенно, как обычно выражалась Сефтон, «отстранили» (очень тактично, конечно) от большинства кухонных дел. Ей разрешалось готовить себе вечерний чай или ранний ужин, а зачастую просто выкладывать на тарелку или разогревать приготовленные полуфабрикаты. Обычно на кухне заправляли Сефтон и Мой. Завтрак никто толком не готовил, каждый проглатывал что-нибудь наспех. К обеду относились более серьезно, но только по выходным. Вечернее чаепитие, если оно бывало, состояло из чая и имеющегося в наличии печенья. А вот ужин всегда был (особенно для девочек) главной и серьезной трапезой. Луиза иногда, теперь все реже, присоединялась к ним, по приглашению или по ее собственному желанию. В будние дни Мой обедала в школе, а Сефтон и Алеф, занимавшиеся в городе, перекусывали сэндвичами; если же девочки сидели дома, то подкреплялись бутербродами с сыром и яблоками.
В центре комнаты поблескивал широкий, идеально чистый стол. Вдоль одной стены тянулся высокий буфет с открытыми полками. Скатерть появлялась только для приема гостей. Объемистый холодильник был раскрашен Мой в сине-зеленые цвета. В кухне также стояла стиральная машина и (несмотря на упорные протесты Мой) посудомоечный агрегат. Интересы Мой (поборницы искусства) до некоторой степени шли вразрез с интересами Сефтон (поборницы порядка), потому как у Мой имелись любимые тарелки, чашки и кружки, которые надлежало мыть только вручную. Выбор ножей, вилок и ложек также был индивидуальным. В результате неизбежных убытков или битья посуды (несмотря на все старания поборниц искусства и порядка) в доме не было ни одного полного сервиза. Мой нравилось такое положение дел, которое лишь подчеркивало ее индивидуализм. Она придерживалась строгих взглядов по поводу расположения на открытых полках буфета конкретных тарелок и плошек и соблюдала строгий порядок на стойках с чашками и кружками. Подобные расстановки, которые постоянно варьировались, Сефтон должна была точно запоминать, в противном случае она получала суровые выговоры за случайные ошибки. Мой и Алеф любили заглядывать в антикварные лавки и обычно, конечно при условии, что он был очень дешевым, покупали симпатичный фарфор. Такие новые поступления вызывали порой длительные, напоминающие сражения дебаты, которые завершались удалением некоторых былых фаворитов в недра закрытых полок. Мытье посуды в раковине или в машине происходило после каждой, пусть даже легкой, еды, и вся кухонная утварь, включая чистейшие кастрюли, убиралась на свои места в буфет или в просторную кладовку, а стол, с которого сразу все убирали, тщательно отмывался щетками и вытирался. В этой повседневной и неизменной деятельности Алеф играла мимолетную, хотя и благоразумно постоянную роль, появляясь время от времени на кухне и спрашивая сестер: «Могу ли я вам чем-нибудь помочь?»
Предупрежденная о гостях Сефтон накрыла стол лучшей скатертью (огромных размеров полотнище приобрели на распродаже в «Либертиз» [46]) и водрузила на буфет, принесенный из Птичника, белый цикламен. Один дополнительный стул она притащила из прихожей, а второй — из своей спальни. Самые крепкие и удобные стулья предоставили Клементу и Харви. Луиза сидела во главе стола, справа от нее устроился Клемент, а слева — Харви. Рядом с Клементом сидела Алеф, рядом с Харви — Мой, на другом конце стола, поближе к плите, устроилась Сефтон. Главным блюдом (творение Мой) был пирог с начинкой из моцареллы и шпината, также на столе стоял салат. Для «плотоядных» гостей срочно закупили немного холодного языка и салями. На десерт приготовили сладкий пудинг с патокой и мороженое (которое вообще-то полагалось подавать к ужину). Меню разнообразили «уэнслидейл» — сыр типа рокфора — и яблоки «оранжевый пепин Кокса» (появившиеся наконец в продаже). Алкогольные напитки отсутствовали. Алеф предложила сбегать и купить что-нибудь, но ее предложение не встретило одобрения. Луиза держала немного хереса для особых случаев, но, смущенная и озабоченная последними
