— Тебя же теперь Манфред не беспокоит?
— Гертруда, я так боюсь. Боюсь каждого, я чувствую, что нанес такой удар твоей любви ко мне, что мог убить ее.
— Ничего не случилось. Она жива. Все это знают.
— О, если бы я только не увидел тебя с Графом, в тот момент мир словно обрушился.
— Тим, я тебе говорила…
— Знаю, но эта картина всегда будет стоять у меня перед глазами, наверное, это расплата.
— Он неожиданно протянул руку, и я взяла ее.
— Но точно так же сделал и я…
— Да, но это совершенно разные вещи. Ты ведь знаешь, что он всегда был ко мне немного неравнодушен…
— Он что, объяснялся тебе, этот негодяй?
— Нет, он ничего не говорил, а потом только и сказал: «Простите». Все закончилось в одно мгновение.
— Что значит «закончилось»?
— Я ответила что-то вроде «ничего, не стоит извиняться», он убрал руку, и мы продолжили разговаривать о чем-то.
— О положении в Польше или…
— О каких-то пустяках, я…
— Ты не дала ему говорить.
— Он сам замолчал, Тим, он мой друг, он был другом Гая…
— Да, конечно, конечно…
— Ни о каких чувствах мы не говорили, просто случился один забавный момент…
— Ненавижу забавные моменты, они опасны.
— Он замечательный человек, редкий. Ты ведь не собираешься предъявлять ему претензии?
— Нет, как можно. Кроме того, ах, дорогая… дорогая…
— Но, Тим…
— Понимаю, хочешь сказать, мол, кто я такой, чтобы предъявлять претензии.
— Нет, я хочу сказать, что люблю тебя и все другие мужчины мне безразличны.
— Хорошо. И тебе все равно, что он и Анна смылись?
— Я этому рада! Любовь делает человека жестоким. Я никогда не водила их в наши места.
— Ты молодец, хвалю. О господи, Гертруда, что-то я заважничал, веду себя как босс, ничего?
— Я не лучше, просто это любовь.
— Но я должен рассказать, как это было…
— Ты уже рассказал.
— Рассказал недостаточно. А должен рассказать обо всем. Очень хочу. Я сам не до конца разобрался.
— Прости, что была такой ужасной, я слишком поспешно приняла решение, это даже не было решение, а как будто мир обрушился, и я не могла поступить иначе…
— А потом, естественно, другие посодействовали.
— Нет, они на меня не повлияли. Ну, разве чуть-чуть. Я была так оскорблена…
— Знаю, знаю, прости меня.
— Меня понесло, и я не могла остановиться, чтобы не сойти с ума.
— Прости, я не имел в виду, что на тебя воздействовали…
— Если бы это не стало сразу всем известно, еще можно было бы передумать…
— Да, конечно, я сам жутко боюсь этой компании…
— Дело не только в этом… а в своего рода отчаянии, душевной гордости. Я должна была, так сказать, сделать что-то разрушительное, чтобы исцелиться от горя. Понимаешь?
— Пожалуй.
— И еще тот наш безумный разговор… я чувствовала, что необходимо немедленно принять решение, или я умру от боли…
— Милая, я столько думал над тем разговором, пытаясь понять, что тогда произошло.
— И я.
— Все случилось так быстро.
— Мы оба совершенно потеряли способность рассуждать здраво, как покатились с крутого склона…
— Но главное, Гертруда, то, как это случилось, и я чувствовал себя таким виноватым, что мгновенно поглупел…
— Мне следовало не горячиться, а дать тебе высказаться…
— Нет, послушай, понимаешь, было много вещей, по сути, отдельных, ну, не то чтобы отдельных, а… о черт, думаешь, я получил сотрясение?
— Не хочешь прилечь?
— Нет, я в порядке. Вообще-то я толком не знаю, как сказывается сотрясение. Я вот о чем. Думаю, главное и самое ужасное — это то, что я сразу не рассказал тебе о Дейзи.
— Тебе следовало это сделать, немедленно, в первый же момент.
— В первый момент я был слишком потрясен. Только вспомни, как это было.
— Тогда во второй.
— В том-то и дело… решил повременить.
— Было бы правильнее и легче сказать сразу.
— Теперь ты так считаешь, а выдержала бы ты правду тогда?
— Это был единственный способ!
— Я слишком испугался, что потеряю тебя, если расскажу. Чувствовал, не смогу объяснить свои отношения с Дейзи так, чтобы спасти наши с тобой, ты восприняла бы это как катастрофу.
— Ты плохо сделал, что не рассказал, надо было верить в меня, верить в нашу любовь, ведь ты видел, как сильно я любила тебя.
— Да. Я верил и в то же время не верил. Все думал: как может она любить меня? Боже! Есть разные вещи, самостоятельные, правда? Я хочу с каждой разбираться отдельно, есть столько разных вещей. Так или иначе, я не рассказал, хотел и намеревался, но все откладывал и откладывал и в конце концов пересмотрел… пересмотрел…
— Что пересмотрел?
— Мои с Дейзи отношения. Стал смотреть на них иначе. Они потеряли для меня важность. Я хотел, чтобы они скукожились, ушли в прошлое. И не хотел рассказывать тебе, пока они не станут совсем незначительными и бессмысленными.
— И теперь они незначительны и бессмысленны?
— Нет.
— Продолжай.
— Да, случилось одно, а потом другое, когда ты прогнала меня в первый раз…
— Я не прогоняла…
— Когда ты прогнала меня в первый раз, я прямиком побежал к Дейзи.
— И занимался с ней любовью?
— Как сказать… пожалуй… да…
— Мне это не нравится.
— Разумеется, но слушай. Я был так подавлен, представить не можешь, и думал, мне нужно утешение. Я просто не знал, куда идти…
— Я начинаю жалеть ее, только не хочу о ней думать. Не хочу, чтобы она вообще занимала мои мысли.
— Потом я, конечно, понял, насколько это ужасно…
— Да, ты просто убежал.
— Я не мог быть с тобой после твоих обвинений. Но наверное, надо было подождать, попробовать
