соединится со счастливым. Произойдет великий акт спасения. Христос воскреснет.
Он улыбнулся Гертруде; его волосы цвета соломы блестели под яркой лампой, бледное лицо казалось гладким, как слоновая кость, а голубые глаза сияли ясным светом чистой любви и радости. Анна тоже улыбнулась, умиротворяюще, приветливо, обратив к ней спокойное лицо.
А Гертруда говорила себе, что это, наверное, действие вина, но она вдруг почувствовала, что все будет хорошо. Она думала о Тиме. И о Графе с Анной. И что так или иначе, но все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — сказала она.
— Все будет хорошо, — подхватил Граф.
— Что бы ни случилось, все будет хорошо, — сказала Анна и засмеялась, остальные засмеялись вместе с ней.
Тим и Гертруда стояли в его студии. По застекленной крыше тихими лапками топотал дождик, сквозь стекло сочился мягкий жемчужно-серый свет. Они смотрели друг на друга огромными глазами, словно видели перед собой привидение. Потом шагнули навстречу и медленно, осторожно обнялись, тесно прильнули друг к другу, закрыв глаза и не спеша с поцелуем.
Тим позвонил в девять утра. Он бы позвонил и раньше, да только не мог отыскать будку с исправным телефоном. Гертруда в этот момент сидела у Анны и уговаривала подругу примерить кое-какие украшения. Ей хотелось, чтобы Анна была чем-то занята, и тут раздался звонок. Она как раз спрашивала себя, что делать со своей жизнью и душой, если не дождется его, когда телефон зазвонил. Гертруда пошла к телефону, закрыла обе двери и, услышав голос Тима, просто сказала: «Где ты? Я сейчас приеду». Тим назвал адрес, и Гертруда опустила трубку. Сказала Анне, что ей нужно повидаться с социальным работником по неотложному делу, выскочила из дому и поймала такси.
И вот они вдвоем. Их окружал космос. Их ограждали стены. Они могли дышать близостью друг друга, видеть, осязать и чувствовать время, отмеряемое ударами их сердец. Было какое-то сладостное наслаждение в молчаливости и медлительности их свидания, и странная, почти загадочная полуулыбка была доказательством, что они не грезят.
— И все-таки сбылось? — проговорил наконец Тим, слегка отстраняя Гертруду, чтобы снова посмотреть на нее.
— Да. Сбылось. Я так волновалась…
— И я!
— Но теперь все хорошо.
— Я боялся, ты забудешь меня.
— Я тебя помню. Ты Тим. Дай взглянуть на твои руки.
Она расстегнула манжеты и закатала рукава его рубашки. Худые запястья, покрытые рыжими волосами, тонкие руки, на которых еще виднелись следы глубоких царапин. Она расстегнула пуговички на его вороте и нежно провела ладонью по волосатой груди.
Тим разглядывал ее с сумасшедшей насмешливой радостью.
— Да. Я помню тебя. Моя милая. Сними плащ. Дай его мне. Ну и ну, весь мокрый.
Он повесил плащ на спинку стула.
— Таксист не смог найти дома, и я…
— Люблю тебя.
— Да… да…
— Давай присядем. Хочу смотреть на тебя. Упиваться тобой.
Он усадил ее на стул, сам сел напротив — как они сидели, соприкасаясь коленями, в тот первый вечер в гостиной в «Высоких ивах». Он расстегнул ее серо-коричневый костюм, коснулся груди, потом снова запахнул. Оба вздохнули и наклонились друг к другу, держась за руки.
Тим сказал:
— Я очень хочу тебя, но здесь никак. Брайан, хозяин гаража, любит заходить ко мне. Кроме того, мы тут вроде как живем совместно с одним парнем. Сейчас его нет, но может появиться.
Тим, конечно, думал о Дейзи, что она может нагрянуть. Это было маловероятно. Не в ее привычках было заглядывать к Тиму. Она почти всегда сидела мрачнее тучи у себя в квартире или просто ждала его в «Принце датском». Но теперь ей вполне могло взбрести в голову заявиться, из чистого упрямства. Тим представил себе картину: он в постели с Гертрудой, а в дверь барабанит Дейзи, и похолодел от ужаса. Собственно, поскольку существовал такой риск, он решил вообще не встречаться с Гертрудой в студии, но когда она по телефону неожиданно спросила адрес, он назвал его, в волнении не сумев придумать отговорки. Долго оставаться здесь было нельзя, слишком опасно. Но куда в целом свете они могут пойти?
— Я счастлива, что люблю тебя, и ничего не могу с собой поделать, — сказала Гертруда.
— И я счастлив. Но не совсем представляю, что нам делать. Наверное, просто ждать. А ты что думаешь, милая, дорогая, королева Гертруда?
— Я… не знаю… — беспомощно ответила Гертруда, и тихие слезы подступили к ее глазам.
— Мы не подумали об этом, правда? — сказал Тим. — Слишком неожиданно пришлось расстаться, вдобавок ко всем тем разбитым яйцам. У нас просто времени не оставалось на это. Не плачь, любимая.
Гертруда взяла руку Тима и утерла ею слезы.
— Как бы то ни было, — сказала она, как на том давнем «совещании», — главное нам ясно.
— Ясно?
— Разве нет?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, что мы любим друг друга…
— Да, да, да. Мы постоянно говорим это, и это так. Но… что нам?.. — Тим замолчал, думая про себя, что да, они любят друг друга, в этом, слава богу, нет никакого сомнения, но теперь она в Лондоне и может решить. Он сказал: — Возможно, ты решила, что хочешь простой любовной связи, а не другого, непреходящего. Если так… то скажи… скажи сейчас…
— Ты хочешь просто любовной связи?
— Нет.
— Я тоже не хочу. Я хочу другого, вечного.
— Прекрасно. Ты была права тогда, во Франции. Или все, или ничего. Но, Гертруда, дорогая, я…
— Что?
— Я вижу цель, но не вижу, как ее достичь. Мне невыносимо быть вдали от тебя, даже мгновение. Я бы хотел, чтобы мы с самого начала не скрывались. Наверное, следовало тогда, во Франции, сразу открыться Манфреду и миссис Маунт…
— Мы не могли…
— Меня пугает, что мы все держим в тайне. Я боюсь потерять тебя. И предпочел бы жениться не откладывая. Можем мы пожениться завтра или на следующей неделе?
— Нет, Тим…
Они смотрели друг на друга и сосредоточенно думали.
Тим думал о том, что должен оберечь ее, но как это сделать? Тут ничего нельзя утаить.
— Мы могли бы пожениться и держать это в тайне.
— Нет, Тим.
Тим снова задумался. Господи! Надо немедленно уходить отсюда, ему постоянно чудятся шаги Дейзи на лестнице. Но где еще, черт побери, они могут хотя бы держаться за руки? Он с ума сойдет. Или рассказать ей о Дейзи? Нет, не сейчас, когда они только встретились снова, и без того у них слишком много проблем. Пусть все немного утрясется, а потом он постепенно признается. Ему нужно переосмыслить свои отношения с Дейзи, взглянуть на нее в истинном свете (то есть более критически), прежде чем что-то говорить Гертруде, нужно быть безразличным, иначе она подумает, что это серьезнее, чем есть на самом деле. Как все ненадежно, ему необходимы прочные супружеские отношения с Гертрудой, а она, возможно, в конце концов решит, что ее устроит и любовная интрижка. Боже! Если теперь она бросит его, он умрет.
Я так сильно люблю его, думала Гертруда, но что я могу предложить? Он должен был бы сам все понять, но она даже не знает, как его спросить об этом. Она не может выходить замуж так скоро после
