соединить, то, может быть, в этой новой картине и найдется место для нашего счастья с Джорджи. Изредка и весьма абстрактно я воображал себе это счастье как нечто крайне далекое от моих нынешних невзгод и смятения и все же в какой-то степени возможное.
Роузмери должна была встретить меня в Оксфорде и довезти до Ремберса. Вообще-то у меня не было настроения с ней встречаться. Она никогда не ладила с Антонией и, с одной стороны, должна была бы обрадоваться случившемуся, но с другой — выразить сожаление, хотя бы из приличия; подобное сожаление обычно выражают при известии о смерти кого-нибудь из знакомых, на самом деле испытывая возбуждение и предвкушая удовольствие проснуться поутру с мыслью, что у тебя самого, слава Богу, пока еще нет смертельного диагноза и потому ты счастливейший из всех людей. Замечу, что Роузмери уже поплатилась за свои грехи. В юности она, вопреки нашему желанию, вышла замуж за малоприятного биржевого маклера Билла Микелиса, который вскоре ее бросил. Подобно многим людям, которым не повезло в браке, она живо интересовалась семейными неурядицами других. Я ждал, что Роузмери снова выйдет замуж — она не только состоятельна, но и нравится мужчинам, но до сих пор она осторожно воздерживалась. У Роузмери мелкие, тонкие черты лица, культурная и чопорная речь и педантичная манера говорить, свойственная всем Линч- Гиббонам, — короче, она может показаться недотрогой, хотя это далеко от истины. Не сомневаюсь, что в ее довольно таинственной квартире в Челси, куда она изредка приглашает меня, одно любовное приключение сменяется другим.
Похоже, что в Оксфорде уже некоторое время шел густой снег. Выйдя из поезда и оглядевшись по сторонам в поисках сестры, я увидел, что земля покрыта мягким, пушистым белым ковром. Вскоре я заметил Роузмери, одетую во все черное, бесспорно, интуиция подсказала ей одеться именно так. Она приблизилась ко мне и подставила свое узкое, бледное лицо для поцелуя. На голове у нее была маленькая, бархатная кепочка. Многие назвали бы Роузмери «миленькой». У нее продолговатое лицо, как и у остальных Линч- Гиббонов, крупные нос и рот, но все уменьшено и сглажено. Кожа у нее цвета слоновой кости с едва заметными веснушками. Лица типа Линч-Гиббонов хороши для мужчин. На мой взгляд, в облике Роузмери, несмотря на его миловидность, есть что-то слегка карикатурное.
— Привет, цветочек, — сказал я, целуя ее.
— Привет, Мартин, — не улыбаясь, откликнулась Роузмери. Ее явно изумило мое легкомыслие. — Какие мрачные новости! — добавила она, пока мы двигались к выходу.
Я пропустил вперед ее изящную, черную фигурку, и мы сели в машину Александра.
— Ужасные новости, — подтвердил я. — Ну да ничего. А как вы с Александром?
— С нами все в порядке, как и следовало ожидать, — отозвалась Роузмери. Она казалась подавленной моими бедами. — О Мартин, мне так жаль!
— Мне тоже, — проговорил я. — Мне нравится эта твоя шляпка. Она новая?
— Дорогой Мартин, — ответила Роузмери, — не надо разыгрывать со мной комедию.
Теперь мы ехали вдоль Сент-Джайлс. Снег валом валил с потемневших небес. На его белом фоне резко выделялись сухие, черные деревья, а желтые фасады высоких георгианских зданий отливали терракотой.
— Я никак не могу этому поверить, — сказала Роузмери. — Вы с Антонией расходитесь… после стольких лет! Знаешь, я была просто поражена.
Я с трудом выносил удовольствие, которое она испытывала. Я поглядел вниз на ее маленькую ножку в туфле на высоком каблуке, нажимающую на педаль.
— В Ремберсе, наверное, сплошные сугробы?
— В общем-то нет, — сказала Роузмери, — хотя такое впечатление, будто снег здесь шел чаще, чем где бы то ни было. За городом всегда кажется, что снега выпало очень много. Правда, странно? На прошлой неделе Уотер-лейн был заблокирован, но на других дорогах все довольно чисто. Джиллад-Смиты используют цепи для своего автомобиля. А мы нет… Александр говорит, что от цепей могут пострадать шины. Но Баджет раз или два подталкивал машину при выезде из ворот. Где ты теперь будешь жить, Мартин?
— Не знаю, — ответил я. — Но уж конечно, не на Херефорд-сквер. Полагаю, мне лучше найти квартиру.
— Дорогой, найти квартиру просто немыслимо, — заявила Роузмери. — По крайней мере, за квартиру, пригодную для жилья, нужно выложить уйму денег.
— Ну я и выложу уйму денег, — согласился я. — Ты давно здесь?
— Около недели, — сказала Роузмери. — Не дай Антонии одурачить тебя с мебелью и другими вещами. Я думаю, что если она виновата, то имущество по праву должно принадлежать тебе.
— Отнюдь нет, — возразил я. — Таких правил не существует! А ее деньги вложены в дом, равно как и мои. Мы договоримся и разделим вещи полюбовно.
— По-моему, ты ведешь себя изумительно! — воскликнула Роузмери. — Ты вовсе не выглядишь огорченным. Очутись я на твоем месте, я бы просто с ума сошла от ярости. Ты относишься к этому человеку как к своему лучшему другу.
— А он и есть мой лучший друг.
— У тебя очень философский подход, — заключила Роузмери. — Но не надо слишком усердствовать. В глубине души ты, должно быть, обижен и расстроен. Тебе бы не помешало обругать их как следует, облегчить душу.
— Мне постоянно тяжело, — пояснил я. — А злость — это совсем иное. Для нее нет причин. Давай переменим тему.
— Ладно. Мы с Александром тебя в беде не бросим, — сообщила Роузмери. — Подыщем тебе квартиру, поможем с переездом, а потом, если ты не против, я буду приходить и какое-то время вести твое хозяйство. Мне это понравится. Мы с тобой редко виделись последние два-три года. Я уже думала об этом на днях. Тебе нужно, чтобы кто-то вел твое хозяйство — хорошая прислуга стоит уйму денег.
— Отлично придумано, — похвалил ее я. — Над чем сейчас работает Александр?
— Говорит, у него все застопорилось, — сказала Роузмери. — Кстати, он страшно переживает за тебя и Антонию).
— Естественно, — не удивился я. — Он обожает Антонию.
— Я случайно оказалась рядом, когда он распечатал ее письмо, — продолжала Роузмери. — Никогда не видела его таким потрясенным.
— Ее письмо? — переспросил я. — Значит, она написала ему обо всем? — Сам не знаю, почему это вывело меня из равновесия.
— Похоже, что так, — подтвердила Роузмери. — Во всяком случае, прошу тебя, будь тактичен и добр с Александром, веди себя с ним поласковее.
— И постарайся утешить его, ведь он так огорчен тем, что от меня ушла жена, — подхватил я. — Ты это хочешь сказать, цветочек?
— Мартин! — воскликнула Роузмери. Через несколько минут мы свернули к воротам Ремберса.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
процитировал Александр, размахивая перед обогревателем длинной, с широкими ногтями рукой. Рукав белого халата трепетал и колыхался на теплом ветру.
Это было полчаса спустя, мы сидели в пристройке к мастерской Александра с окном-фонарем, пили чай и смотрели на падающий снег и южное крыло дома, видное даже при слабом полдневном свете, на его бревенчатые стены и волнистые снежные полосы, осевшие на тускло-розовой штукатурке.
Венок из остролиста с красным бантиком, висящий над входной дверью, был запорошен снегом и
