Святая и греховная машина любви

тебе привлекает, а это было то самое — ты видел. А Блейз нет, он только притворялся перед своими пациентами, что видит. Но на самом деле он слишком любил себя услаждать и вообще слишком любил себя, чтобы видеть и понимать такие вещи. Блейз всегда жил в мире снов.

— Мы все живем в мире снов, — сказал Монти. — И ты тоже.

— А теперь, когда все это прошло… когда у меня отняли… все, что было, ничего не оставили… и я опять оказалась как в самом начале… мне впервые в жизни надо начинать жить своим умом — понимаешь, о чем я? Когда я выходила замуж за Блейза, я вся была такая бесформенная — как эктоплазма. Могла навсегда такой остаться. Теперь я чувствую себя человеком — может быть, не очень хорошим, но все же человеком, индивидом, у меня появилась форма… появились границы. Когда мне было хорошо, я… Хотя вряд ли ты поймешь, ты же всегда был индивидом… возможно, мужчины по своей природе более индивидуальны, чем женщины… Так вот, когда мне было хорошо, я была такая бесформенная, такая расплывчатая — жила в других людях, а не сама в себе. Так, наверное, удобно жить и в каком-то смысле даже правильно. Я хочу сказать, что была какая-то часть мира, и в ней все казалось хорошо и все довольны, а я была часть этой части — пусть не самая главная, но все равно, эта часть мира жила через меня, а я через нее. Но сама я была будто ненастоящая, — так, какая-то бесхребетная аморфная масса… а если и имела какое-то подобие формы или хребта, то никак ими не пользовалась — даже не знала, что они есть. Но, видно, я все же менялась — незаметно для себя самой, — становилась тем, что я есть теперь. Не могла же я так совершенно измениться вдруг, сразу — ведь на это нужно время, правда?

— В несчастье мы скорее познаем себя, — сказал Монти.

— Пожалуй, это можно выразить так: я впервые в жизни почувствовала себя свободной. Опять приходится что-то думать самой — выбирать, принимать какие-то решения, строить — а может быть, ломать — свою судьбу: чего-то добиваться, на что-то смотреть сквозь пальцы. Я всегда была ограждена, даже отрезана от всего. А тут вдруг будто зажегся яркий свет — страшно яркий, и я должна все время двигаться, потому что укрыться от него все равно негде. Вот этот свет, Монти, и указал мне дорогу к тебе. Ты даже не представляешь, как это для меня… важно, что я поняла… что люблю тебя. Это как будто первый поступок, совершенный мною по собственной воле, — и это так… ценно.

Для тебя — да, подумал Монти. А для меня — кто знает. Новая Харриет с ее новым самообладанием по-прежнему поражала Монти. Несчастье придало ее силы, она осознала, кто она такая, осознала, что ей нужно — все это было замечательно. Но ему выпало быть рассудительным и отрезвляюще холодным. Малейшее проявление нежности, малейшая искорка ответного чувства в его душе — и они оба пропали.

— Знаешь, я чувствую себя такой сильной — я даже могла бы, если нужно, подчинить тебя своей воле. Раньше мне всегда казалось, что ты сильный, а я слабая. А теперь у меня как будто появилась какая- то власть над тобой, чуть ли не право на тебя. Ты должен мне помочь, я заставлю тебя любить меня, у нас с тобой обязательно все будет! Звучит, конечно, странно — в устах женщины, которую только что бросил муж. Но я не хочу сидеть дома и обливаться слезами — не хочу и не буду! Я должна снова устроить свою жизнь, нравится мне это или нет. И вот именно сейчас, когда ты мне так нужен, — ты оказываешься рядом. Ты хоть понимаешь, насколько все это предначертано? Можешь не вдумываться сейчас в мои слова — ты и так слишком много думаешь и из-за этого еще больше настораживаешься. Не беспокойся, я не собираюсь завоевывать тебя прямо сейчас — то есть я, конечно, хотела бы, но понимаю, что не могу. Я просто хочу, чтобы между нами что-то началось и чтобы ты это позволил. Собственно, все уже началось — давно, еще раньше, чем я узнала про Блейза. Просто прошу тебя, пусть это продолжается, пусть растет и вырастает во что-то другое, новое. Ты так нужен мне, Монти — если бы ты знал, как ты мне нужен. Пожалуйста, не отказывай мне в помощи, думай обо мне, заботься обо мне! Пройдут минуты, часы, дни — и если ты будешь со мной, ты не сможешь меня не полюбить. Как ты не понимаешь, тебе ведь тоже нужно любить — не только быть любимым, но любить.

Знала бы ты, подумал Монти.

— Харриет, — сказал он вслух, — приди в себя. Любовь не дает любящему никаких прав, и ты это знаешь. Ты говоришь так, будто только что явилась из тьмы на яркий дневной свет, — но, по-моему, все как раз наоборот. Оттого, что боль обрушилась на тебя так неожиданно, ты погрузилась во мрак — и блуждаешь в нем до сих пор. Из всех душевных мук ревность причиняет человеку самую страшную боль, какую только можно себе представить. Вот, чтобы тебе легче было ее пережить, ты и придумала эту свою великую любовь ко мне…

— Так ты думаешь, у меня это все… от ревности? — спросила Харриет.

— Да.

Обдумывая услышанное, Харриет отодвинула Лаки, который наполовину уже заполз на ее колено. Лаки тяжело поворочался и свернулся рядом, прижавшись своей лохматой внушительной мордой к ее бедру. Взгляд Харриет переместился с пихт на желто-зеленые кусты бирючины и рябоватый забор, обозначающий границу между владениями Монти и миссис Рейнз-Блоксем.

— Знаешь, — сказала Харриет, — а я думаю, что ревность тут ни при чем. Наверное, та боль, про которую ты говоришь, оказалась слишком сильной, и это как раз помогло. Так бывает: ранило человека и сразу же парализовало — а не парализовало бы, он бы, скорее всего, умер от невыносимой боли. Да, конечно, я ревную — наверняка ревную. Только все это уже совершенно неважно, и я чувствую себя такой ужасно сильной — и ужасно одинокой. Не думаю, что Блейз… что моя прошлая жизнь когда-нибудь вернется ко мне — я больше не смогу ее принять… просто не смогу… — Впервые после прозвучавшего признания голос Харриет заметно дрогнул.

Так-то лучше, подумал Монти.

— Ты говоришь, что тебя парализовало, — сказал он. — Но этот паралич ненадолго, он быстро пройдет. Ты говоришь, что ревнуешь. Конечно, ревнуешь. И будешь ревновать. Скоро вы с Блейзом встретитесь, и как только ты его увидишь, в тебе опять проснется любовь к нему. Любовь к человеку, с которым прожито много лет, не кончается в одночасье, это как наркотик. Впереди у тебя долгий путь, Харриет, и не рассчитывай пройти его со мной под ручку. Тебе надо разобраться до конца в своих отношениях с Блейзом. Как он поведет себя дальше, как ты сама себя поведешь — ничего этого ты пока не знаешь. А вот Блейз возьмет и опять передумает, он вполне на такое способен.

— Пусть передумывает, меня это не волнует.

— Будет волновать, когда дойдет до дела. Одно его слово — и от всех твоих внутренних перемен, включая твою новую индивидуальность, которой ты так гордишься, ничего не останется. Представь себе, что он вернется и бросится к твоим ногам, — ты тотчас же, в ту же минуту превратишься в себя прежнюю. Собственно, тебе даже не надо будет ни во что превращаться, ты ведь на самом деле не менялась. Просто ты тешишь себя иллюзиями о каких-то изменениях, которые с тобой якобы произошли. Все эти твои рассуждения о свободе и доброй воле — все это бредни, поверь. Твоя настоящая работа — и, кстати сказать, твой долг — в том, чтобы сохранить свою связь с мужем. Все это может длиться еще очень долго — пока он не решит, чего он хочет и что ему нужно. В конце концов, он твой муж.

— А как насчет того, чего я хочу? И что мне нужно?

— Это не имеет значения. Извини, но в этом смысле ты по-прежнему можешь считать себя эктоплазмой.

— Почему ты так несправедлив ко мне? — Харриет вдруг развернулась к Монти всем корпусом и даже отодвинулась (вместе с собакой), чтобы лучше его видеть. Черный легкий пиджак, белая рубашка, темные зачесанные назад волосы, начищенные до блеска черные туфли. Еще неприступнее, чем всегда, подумала Харриет, просто иезуит какой-то. Как же я люблю его — это ли не глубокое изменение? Я должна убедить его, должна заставить его увидеть. Он может спасти меня, а я — его.

— Это не несправедливость. — За все время Монти еще ни разу не взглянул на нее, а внимательно рассматривал собак на лужайке (к которым теперь присоединился Аякс). — Это простой реализм — увы, недоступный тебе в настоящий момент. Видишь ли, ты находишься в зависимости от Блейза, от всей ситуации, ты связана по рукам и ногам — эмоционально и морально. И пока дело обстоит так, ты не можешь считать себя свободной. Есть простые и ясные понятия, к которым тебе сейчас надо