– Соприкосновение тел – это соприкосновение умов.
– Вы философ, Денби.
– Подумать только, что все эти дурацкие годы мы не знали друг друга.
– У меня такое ощущение, что я знаю вас всю жизнь.
– У меня тоже. Мне кажется, мы с вами одного склада люди. Правда?
– Может быть. С вами мне так легко, никаких тревог. Ведь для женщины моего возраста вовсе не просто позволить себе такой… праздник.
– Легко. То есть что-то легкомысленное, несерьезное?
– Нет, легко – это значит легко. Вы меня смешите.
– Ну и замечательно. Давайте заведем роман.
– Нет, Денби, никакого романа. Я люблю мужа. Я не свободна.
– Ох. А по-моему, это дурной тон – вести такие речи, тайно танцуя с другим мужчиной.
– Боюсь, вы правы, дорогой.
– Позвольте ответить искренностью на искренность: вы причинили мне боль.
– Позвольте отплатить вам признанием, что я взираю на вашу боль с удовольствием.
– Это уже кое-что для начала.
– Нет-нет…
– Вы уже говорили «нет», потом «да», так что я не теряю надежды.
– Напрасно. Мне было приятно, что вам захотелось со мной потанцевать, вот и все.
– Нет, не все, раз уж мы оказались в этом прелестном вертепе.
– Ну, а мы же не грешим на самом деле.
– Так давайте грешить на самом деле.
– Денби, у вас есть кто-нибудь?
– Женщина? Нет.
– Может, у вас другие наклонности?
– Боже упаси. Вы меня прямо в краску вогнали.
– Значит, так-таки и никого?
– Так-таки и никого. Была одна девочка, но она уехала в Австралию. Я скучаю.
– Бедный Денби. Только, по-моему, не стоит придавать значения всем нашим чувствам и помыслам.
– Моим стоит, поскольку они обращены к вам. И как вы собираетесь с ними обойтись? Вы же понимаете, что я увлечен вами?
– Мне уже под пятьдесят. Такого не бывает.
– А мне за пятьдесят. Значит, бывает.
– Вы все осложняете. Просто на какое-то мгновение я почувствовала себя снова молодой.
– Это из-за музыки. Здесь все принадлежит прошлому. Мы встречаемся с нашей молодостью. Я тоже чувствую себя молодым, точнее, человеком без возраста.
– Без возраста? Да. Вы очень привлекательны.
– Ну так заведем роман?
– Нет-нет.
– Не собираетесь ли вы рассказать обо всем Майлзу и после этого написать мне записку, что мы не должны больше видеться? Если вы это сделаете, вот тогда я действительно все осложню.
– Нет, конечно, я этого не сделаю, это вам не грозит. Но все должно быть спокойно, пристойно, романтично.
– Не понимаю я этих слов. Вы имеете в виду шоколад, цветы?
– Я имею в виду что-то вроде романтической дружбы.
– Романтической дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Я хочу тебя в постели.
– Вы не влюблены в меня по-настоящему, и я в вас – тоже. Мы слегка увлеклись друг другом.
– Нам пока рано говорить о любви. А что же плохого в том, что мы увлеклись друг другом? Откровенно говоря, я не из тех, кто часто увлекается.
– Поддавшись искушению, мы потеряем самое существенное друг в друге, а получим самое несущественное.
– Ну вот, теперь уж ты ударилась в философию. Я провожу тебя домой?
– Нет.
– Майлза еще не будет, слишком рано.
– Нет.
– Диана, мне бы хоть на минутку остаться с тобой наедине. Я хочу тебя поцеловать.
– Нет.
Глава XI
– Найджел!
Три часа, страшный омут ночи. Бруно спал. Ему снилось, что он убил кого-то, женщину, но он не мог вспомнить, кто она, он зарыл ее в саду перед домом в Туикенеме, где провел детство. Прохожие останавливались, смотрели туда, где зарыто тело, показывали на это место пальцами, и Бруно с ужасом заметил, что очертания тела ясно проступают на земле красноватым мерцающим абрисом. Потом был суд, и судья, которым оказался Майлз, приговорил его к смерти. Бруно проснулся с бьющимся сердцем. Когда он уразумел, что это был сон, ему полегчало, но минуту спустя он подумал, что, в сущности, так оно все и есть. Он приговорен к смерти.
В комнате с плотно задернутыми шторами царила смоляная тьма, но время можно было узнать по часам с фосфоресцирующими стрелками. Бруно протянул руку, чтобы включить свет, однако лампы рядом не оказалось. Ее, должно быть, перенесли со столика у кровати на стол, который стоял у окна. Порой Аделаида, закончив уборку, забывала поставить лампу обратно. В одиннадцать часов Найджел погасил свет. Бруно лежал, прижав руку к груди. Его сердце бешено колотилось, неровно, с перебоями – как если бы бегун бежал что есть мочи и все время спотыкался. Бруно мучила острая боль в области сердца, к тому же грудь его точно обвили проволокой, которую стягивали все туже и туже. Он шевельнул ногой внутри каркаса, собираясь встать и отыскать лампу, но слабость была так велика, что он не смог двинуться, а левую ногу свело судорогой. Чтобы облегчить боль, он попытался потереть одну ногу о другую. Вот и настало это время, думал Бруно, время беспомощности, неподвижности, ночных горшков: время халата. Подумать только, что ему никогда больше не понадобится халат! Халату предстоит быть сторонним наблюдателем, ожидающим своего часа. Но это же абсурд. Он и прежде чувствовал слабость, и она проходила. Жизнь – это вереница всяких неприятностей, которые проходят. За исключением той одной, последней, которая не пройдет.
Бруно сделал усилие, чтобы сдержать слезы. Странное дело, сдерживая их, устало размышлял он, слезы живут где-то в глубине глаз, ты ощущаешь, как они копошатся там, внутри, точно муравьи. Затем наступает легкая разъедающая слабость от теплого прилива, который все прибывает, и вот уже влага струится по щекам. Слезы почти не приносили облегчения. Он с трудом поднял руку, коснулся щеки и поднес соленый палец к губам. Может, я больше и не увижу Майлза, подумал Бруно. Сын казался ему теперь олицетворением смерти. Сердце все продолжало спотыкаться. Что же это за шум, прерывистое жужжание, словно где-то работает мотор. Прислушиваясь, Бруно все никак не мог определить, был ли это громкий звук, доносившийся издалека, или слабый, раздававшийся поблизости. Потом он понял, что это такое. Муха жужжала, запутавшись в паутине. Видимо, она попала в паутину большого tegenaria atrica, который, как было известно Бруно, по-соседски устроился в углу потолка. Муха, отчаянно борясь за жизнь, сопротивлялась все слабее и наконец затихла. Ужас снова охватил Бруно. Час халата. И он снова закричал:
– НАЙДЖЕЛ!
Дверь тихонько отворилась.
– Шшш, вы разбудите Денби.
Найджел щелкнул выключателем у двери, подошел к столу, стоящему у окна, включил лампу под зеленым абажуром и погасил верхний свет.
Бруно сразу стало легче, он расслабился, но лежал совершенно обессиленный.
– Найджел, будь добр, поставь лампу около меня. Кажется, я опрокинул стакан. Вытри, пожалуйста,
