– Наверное, он сказал, что дела мои плохи, и ты уволил Найджела и велел этой женщине больше не приходить?
– Прекрати, Бруно, ничего такого доктор не говорил.
– Конечно, все это не имеет смысла, если я уже умираю…
– Бруно, замолчи. Не болтай чепухи. Пойду приготовлю тебе чай.
– Не надо мне никакого чая.
– Ну, тогда спи. Я выключу свет.
– Не могу я спать при таком шуме, вон как стекла тарахтят. Там что, град?
– Нет, дождь. Просто шум, будто от града.
– Денби, не уходи. Посиди немножко со стариком. Я весь день был один. Ты только сунул мне поднос с обедом.
– Извини меня.
– Пожалуйста, посиди со мной, Денби, ну пожалуйста.
– Не могу, я пьяный.
– Ну пожалуйста…
– Свет тебе оставить или выключить?
Денби с трудом различал голову на подушке, прикрытый простыней обросший подбородок, едва угадывающиеся под одеялом очертания исхудавшего тела, изможденную темную руку, которая слабо, умоляюще шевельнулась.
– Денби, поправь мне, пожалуйста, постель. Взбей подушки.
Денби на негнущихся ногах подошел к Бруно, кое-как взбил подушки и вернулся к двери.
– Свет тебе выключить или оставить?
– Денби, мне страшно, не уходи.
Из глаз Бруно побежали слезы, заливая покрасневшие морщинки и припухлости под глазами.
– Хватит, Бруно, спи.
Денби выключил свет и закрыл за собой дверь. Постоял немного на верхней ступеньке лестницы, прислушиваясь, но из комнаты старика не доносилось ни звука.
Денби спустился к себе в комнату. Аделаида сидела все на том же месте.
Денби взял бутылку и вылил в стакан остатки виски. Тяжело опустился на кровать.
– Шла бы ты лучше спать, Аделаида.
Дождь словно пулеметными очередями бил в окно. Ветер ревел, завывал, опять ревел.
– Я тебя люблю, люблю, люблю.
– Аделаида, перестань, будь умницей.
– Ты разве подумал на мне жениться, хоть раз в жизни тебе пришла в голову такая мысль?
– Не знаю. Перестань, прекрати, хватит с меня.
– Ты знал, что я нужна тебе лишь на время. Ты просто развлекался со мной, пока не подвернулось что-то получше, женщина твоего сословия, к ней-то ты относишься серьезно.
– Да при чем тут сословие?
– При чем? Почему же тогда ты обращаешься со мной как со швалью? Захотел – пришел, захотел – ушел?
– Ты была очень даже не против, когда я пришел.
– Свинство с твоей стороны так говорить.
– Ладно. Согласен. И давай закончим на этом.
– Ты никогда не считался со мной.
– Считался, Аделаида. Но я же не знал, что будет потом, я не думал об этом.
– Ты не думал! Конечно, ты не думал! Ты только брал, что хотел.
– Ну, если тебе от этого легче, хорошо, я знаю, я мерзавец.
– Что же, желаю тебе с ней счастья после того, как ты погубил меня, разбил мне жизнь.
– Я ведь сказал тебе, я ее вообще не интересую, она любит другого, я ей не нужен, она послала меня к черту.
– Не верю ни одному твоему слову. Ты все придумал, чтобы отделаться от меня. Ты меня завтра же уволишь.
– Не говори глупостей, Аделаида. Не начинай все сначала.
– Я не говорю глупостей. Я ведь служанка, я твоя служанка. Или ты забыл? Ты мне платишь жалованье.
– Это я уже слышал.
– И я рада была тебе служить, да, рада.
– Иди спать, Бога ради.
– Подумать только, я тебя боготворила! Просто представить себе невозможно.
– Ну и дура!
– Ты пользовался моей любовью, я приносила тебе радость, а теперь ты говоришь, что я дура!
– Извини, я не хотел…
– Во всяком случае, я ей сказала, я ей все сказала.
– Что ты ей сказала?
– Сказала этой заносчивой суке о нас с тобой. Она ведь этого не знала, не так ли? Я сказала ей, что мы с тобой любовники, сказала, что мы уже несколько лет вместе. И чтобы она отстала от тебя подобру- поздорову.
– Господи Боже мой! – Денби встал. Он стоял сгорбившись, глядя на пустую бутылку. – Когда это было?
– На прошлой неделе.
– И что она ответила?
– Притворилась, будто ей плевать.
– Как жаль, Аделаида, что ты это сделала.
– Очень рада, если тебе жаль.
– Дело не в том, что она могла плохо подумать обо мне… Она решила… Хотя какое это имеет теперь значение.
– Ты ведь помалкивал обо мне, правда? Думал, всегда можно эту мошку вытряхнуть, вымести…
– Да это не важно, не важно. Это не имеет значения. Теперь ничто не имеет значения.
– А я тебя так любила…
– Да не плачь ты опять. Я не в состоянии этого вынести.
– Я тебя любила… Я была счастлива… Да, счастлива. – Аделаида зарыдала.
– Иди спать, или я сам уйду…
– Я убью себя. Я не могу больше жить. Я убью себя…
Денби направился к двери.
Неожиданно среди шума дождя раздался новый резкий звук. В окно настойчиво, решительно стучали. Денби застыл на месте. Аделаида перестала плакать. Под завывание ветра стук повторился снова – громкий, настойчивый, грозный. Аделаида с Денби переглянулись, посмотрели на окно. Между незадернутыми занавесками ничего не было видно, только слепо поблескивали стекла. Денби подошел к окну, отдернул занавеску и, наклонившись, вгляделся во тьму. К стеклу была прижата чья-то ладонь. Аделаида вскрикнула. Теперь Денби различал уже и грузную фигуру, стоящую прямо перед ним в темноте. В следующее мгновение послышался звон стекла, и, едва Денби успел отскочить, в комнату посыпался град осколков.
Денби быстро повернулся, перешагнул через ноги Аделаиды и, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по лестнице. Рывком открыл дверь на улицу. Сквозь неровную завесу дождя он увидел, как кто-то торопливо повернул за угол и скрылся. Денби с минуту постоял перед стеной воды, ветер обдавал его брызгами, сердце сильно стучало. И, только закрывая дверь, он заметил, что наступил на конверт. Он подобрал его и медленно спустился по лестнице.
Аделаида уже поднялась с пола. Она стояла, стараясь закрыть горло воротником кофты. Холодный ветер дул в комнату сквозь разбитое окно.
