тяжелую работу. Впервые за много месяцев он почувствовал, что, кажется, способен отдохнуть, сделать то, что всегда казалось немыслимым, — лечь на спину, закрыть глаза, затихнуть, поддаться сонливости, перестать бояться, ощутить покой. В то же время он был странно взвинчен, растерян. Что-то в нем сломалось, подалось, и так стало даже лучше, правда ведь? Он не хотел в подробностях рассматривать это новое состояние, он чувствовал, что отныне никогда ничего не захочет рассматривать в подробностях. Он хотел провести остаток жизни в покое, с людьми, которым не важны подробности.
Он дошел до друидсдейлского дома и вставил ключ в замок. Рука дрожала. Он открыл дверь и вошел в сумрачную прихожую. Остановился. Что-то не так. Там что-то есть. Что-то ужасное. Он вгляделся. На лестнице сидела Стелла.
— Привет, Джордж.
— О боже.
Джордж сел на стул, стоявший в прихожей.
— Прости, что я так неожиданно.
— Зачем ты вообще явилась? И почему сейчас, господи, почему именно сейчас?
— Ну, когда-нибудь я должна была вернуться. Прости, что не вышло раньше.
— Ты хладнокровная… гадина.
— Я не умею разговаривать по-другому. Ты же знаешь. Я могу лишь констатировать факты. Я очень расстроена, я во власти чувств, а вовсе не хладнокровна.
— Другие люди чувствуют. А ты констатируешь факт, что находишься во власти чувств.
— Прости, что я скрылась. Я не могу объяснить своего поведения. Хотя на самом деле объяснение есть. Просто оно займет какое-то время, если ты захочешь послушать. Ничего особенно драматического, ничего интересного.
— Где ты была?
— У N и у миссис Блэкет.
— N! Этот бессильный вуайерист. Я так и думал.
— Почему?
— Видел его старую хитрую морду на улице, он вечно старается мне подгадить.
— Не сердись из-за этого.
— Я не сержусь. Ты боялась вернуться?
— Да, наверное…
— Боялась, что я тебя убью?
— Нет… просто тебя боялась… ты как кусачий пес… внушаешь страх. Я не люблю непредсказуемого.
— А зачем ты тогда вернулась?
— Мне надо было решить, хочу ли я по-прежнему быть твоей женой. Это еще одна причина, почему я не возвращалась. Я чувствовала, что это будет нечестно по отношению к тебе.
— Что нечестно?
— Вернуться и опять уйти.
— И ты решила?..
— Решила, что хочу и дальше быть твоей женой.
— Почему?
— Ты знаешь почему. Потому что я тебя люблю. Потому что я думаю… то, что между нами… это абсолют.
— Абсолют! Что за слово. Ты всегда была абсолютисткой. И ты еще говоришь о любви, а у самой нет ни нежности, ни мягкости, ни прощения.
— У меня все это есть, просто ты убиваешь всяческое проявление этих вещей, способ, которым я их выражаю, отвергаешь мой язык, все мои…
— Всегда я виноват.
— Нет.
— Ты мне никогда ничего не прощала. Ты помнишь любую мою провинность. С тем же успехом ты могла быть ангелом, который записывает грехи людей. Ты и есть ангел, причем грозный.
— Давай не будем говорить о прощении. Я думаю, что это слабая идея, обычно фальшивая…
— Ты как Корделия[136] — самая переоцененная героиня в литературе.
— Вопрос в том, хочешь ли ты по-прежнему быть моим мужем.
— Какой очаровательно прямой вопрос. Нет.
— Ты уверен?
Джордж помолчал. Потом сказал:
— В ту ночь… когда машина упала в канал… ты хорошо помнишь, что было?
— Да.
— Что именно случилось?
— То есть?
— Это был несчастный случай или я специально все устроил?
— Ты хочешь сказать, что не помнишь?
— Нет.
Стелла помолчала.
— Это был несчастный случай.
— Несчастный случай?
— Да, конечно. Тебе нравится думать, что ты груб и склонен к насилию, но на самом деле ты безобидный. Как собака с дурным характером, — добавила она.
— И ты утверждаешь, что любишь это животное.
— Да, люблю.
— Ты унижаешь меня, чтобы любить. Это не любовь. Все равно что мучить свою собачку. N как раз очень интересуется такими вещами.
Они молча сидели в темной прихожей. Стелла на ступеньках лестницы, Джордж на стуле у двери, спиной к стене, лицом не к Стелле, а к старой вычурной викторианской вешалке, которую они купили на аукционе в пору своей помолвки.
— Видишь, я принесла обратно нэцке, — сказала Стелла.
Джордж увидел на полочке вешалки вереницу светлых фигурок из слоновой кости.
— Да, я их как-то искал, — сказал он.
— Я так и знала.
— Ну разве не сентиментальный поступок — принести их обратно? Так могла бы поступить настоящая женщина. Полагаю, меня это должно было тронуть и смягчить?
Стелла молчала. Она принялась рыться в сумочке.
— О, да ты уж не плакать ли вздумала? — спросил Джордж, — Ты научилась плакать? Поздравляю. Раньше ты не умела. — И добавил: — У меня простуда.
— Дать тебе аспирин?
— Нет. И, отвечая на твой предыдущий вопрос: да, я уверен, что больше не хочу быть твоим мужем.
— Почему?
— Потому что я собираюсь уехать в Испанию с Дианой Седлей.
Стелла опять промолчала. Она высморкалась в платок.
— Хорошо, — сказала она.
— Как? Сцены не будет?
— Ты меня знаешь.
— Да, знаю. Диана — женщина. Я люблю женщин. Мы с ней ладим. С ней я бываю счастлив и спокоен. С тобой так никогда не бывает.
— Извини.
— Я тобой восхищался. В том и беда. Это никуда не годная основа для брака.
