— Стелла. Я вышла в магазин, а она пропала. Она оставила записку — что ей обязательно надо идти и чтобы я не беспокоилась.
— Ну что ж, она у нас пробыла достаточно долго, и мы ей никак не помогали.
— Но куда она пошла?
— Ну если ты не знаешь, то я и подавно.
— Не могла же она пойти обратно к Джорджу!
— Почему бы и нет. В любом случае это не наше дело.
— А если она покончит с собой?
— Не покончит.
Габриель разрыдалась.
— Ну хватит! Давай, пошли домой.
Вернон Чалмерс, директор Института, сидевший у себя в кабинете, во флигеле, вздрогнул от внезапного шума, доносившегося вроде бы из сада Дианы. Директор сначала решил, что там идет какая-то драка или начались беспорядки. Потом он понял, что это смех. Он встал из-за стола и подошел к окну.
Том Маккефри оделся, вышел под дождь и услышал тот же звук. Его догнала Антея.
— Привет.
— Антея, привет. Что там такое?
— Пойдем посмотрим.
Том на миг взял ее за руку, и они побежали вдоль края бассейна.
Возле Ллудова источника собралась небольшая толпа. Том рванулся туда и увидел странную картину: Эммануэль Скарлет-Тейлор, промокший до нитки, беспомощно и отчаянно плясал внутри решетки, окружающей источник.
Все случилось очень просто. Эмма расстроился, вспомнив о своей собаке, и ему внезапно захотелось подойти к источнику и попробовать, насколько горячая там вода. Ближайший камень послужил ему ступенькой, и запрыгнуть в ограду оказалось очень легко. Выбраться — другое дело. Внутри не на что было опереться, а решетка, высотой по грудь, заканчивалась остриями, загнутыми внутрь. Эмма, разозленный собственной глупостью и провоцируемый смехом зевак, бегал туда-сюда, щурясь, глядел сквозь залитые дождем очки, пытаясь найти хоть какую-то опору для ноги, потом попытался вылезти, опираясь руками о загнутый верх прутьев решетки. Изгиб был слишком высоко, а Эмма недостаточно силен. В ободряющих воплях зрителей зазвучала издевка. Из толпы выдвинулась внушительная фигура: Неста Уиггинс в бикини. Она закричала: «Что смеетесь, помогите ему!» — к пущему веселью зрителей. Но в одиночку она ничего не могла сделать. Неста протянула Эмме руку, но он отказался за нее хвататься. Неста умчалась с криком: «Принесите лестницу!»
Том покатился со смеху. Потом ринулся вперед, добежал до решетки, стал на колени и просунул крепкое колено меж прутьями. Эмма бросился к нему, поставил ступню на колено друга, ухватился за верх ограды и вырвался на свободу. Его побег сопровождался аплодисментами и криками. Алый от смущения, Эмма помчался к выходу.
Том побежал за ним.
— Ты забыл зонтик. Хочешь, я сбегаю?
Эмма шел вперед в мрачном молчании, и Том поспешил за ним, все еще смеясь.
— Вы верите в Бога?
— Нет.
— Да ладно, нынче что угодно сойдет за веру.
— Нет.
— Значит, вы необычный священник.
— Да.
— Вы отвергаете Бога?
— Да.
— Мало его отвергать, его нужно ненавидеть.
— А вы его ненавидите?
— Мне ненавистно само понятие.
— Мне тоже, — сказал отец Бернард, но шепотом.
— Почему шепотом? Думаете, Он подслушивает?
— Я не верю в личностного Бога.
— Вы хотите сказать, что Бог — это не имя?
— Но я верю в духовную реальность.
— Что вы в данном случае имеете в виду под «реальностью», что такое «духовная», вы можете привести примеры?
Был вторник, и отец Бернард явился в Заячий переулок, как ему было велено. До вторника он не ходил в Институт, чтобы не «испортить» встречу, которой ждал со смешным нетерпением и тревогой. (По воскресеньям он никогда не плавал — в порядке самоограничения. Однажды он отказался от плавания на время Великого поста и призвал потрясенных прихожан последовать его примеру.) Прибыв к философу, он расстроился, увидев, что Джон Роберт приготовился к долгой пешеходной прогулке.
Отец Бернард давно растерял спортивные пристрастия и привычки юности, не любил долгих прогулок и с трудом представлял себе, что какой бы то ни было непростой разговор можно вести на ходу (он был глуховат). Розанов сообщил, что собирается пересечь общинный луг и выйти за пределы города. Священник выразил свое недовольство, попросив английских булавок и демонстративно закалывая полы рясы. Он был твердо намерен не выходить за пределы города и надеялся (небеспочвенно, как оказалось), что, как только завяжется беседа, ему удастся направить Джона Роберта по более безопасному маршруту. Он сообщил, что ему надо нанести пастырский визит в коттеджи Бланш (это было неправдой), а потому предложил пойти вдоль Уэстуолда, мимо перчаточной фабрики, по римскому мосту, через Виктория-парк и Друидсдейл, выйти на общинный луг и (как надеялся отец Бернард) оттуда попасть обратно в Бэркстаун. Джон Роберт согласился, и они пошли. Сперва они молчали, а Джон Роберт шел чересчур быстро. Когда они перешли мост, Джон Роберт любезно вспомнил, что священник собирался зайти в коттеджи Бланш. Пристыженный отец Бернард отправился назад и нанес бессмысленный визит мисс Данбери, после чего сия ни в чем не повинная дама долго перетряхивала свою совесть в поисках несуществующих грехов. Сейчас они уже вошли в Виктория-парк, и священник решительно вынудил философа идти помедленнее.
— Скажите, к примеру, спасены ли вы?
— Что это значит? — парировал священник.
— Ответьте сперва.
— Конечно нет!
— Когда я был молод, — сказал Джон Роберт, — мне часто задавали этот вопрос, как будто ответ очень прост. Я даже думал, что понимаю его.
— Вы думали, что спасены?
— Нет, но я думал, что моя мать спасена. Люди представляли себе спасение словно по волшебству, как полную перемену.
— В результате вселенского свершения, как объяснял апостол Павел.
— Вселенной пришлось бы содрогнуться и сотрястись, чтобы изменить хотя бы одного человека.
— Значит, вы думаете, что мы не можем измениться?
— Павел был гений: понял, что распятие — это важно, ему хватило храбрости сделать крест популярным! Евангелия так напыщенны, полны самолюбования…
— Напыщенны!
— «И отошел в Галилею». Нет! Павел — голос мыслящего человека, личность.
