— Да. Таллис поступил правильно. Он понял, что здесь кроется смертельная опасность.
— А мы были слишком поглощены собой. И нам казалось: другие и сами справятся.
— И все-таки, Аксель, мне не уйти от мысли, что я виновнее всех. Позволил Джулиусу вить из себя веревки.
— Дорогой мальчик, и я виновен. Мне было не вообразить, что Джулиус способен стать творцом подлинного несчастья. А ведь я видел, как он и раньше проделывал что-то похожее. Но не пытался ему помешать, потому что дружба с ним льстила, льстило, что для кого-то он опасен, а для меня — нисколько. Это же повторилось и сейчас. Очарованный Джулиусом, я просто растаял, а когда начал что-то подозревать, разглядел только то, что связано с тобой. В тот день, когда мы ехали от Руперта (после того, как ты столкнул Джулиуса в бассейн) и ты попросил меня остановиться, я был уверен, что сейчас ты скажешь, что уходишь от меня с Джулиусом.
— Ох, Аксель, Аксель…
— Сейчас это, слава богу, звучит как бред. А что до твоего вранья, то почему ты врал? Потому что боялся. А этого не должно было быть. Страх появился вовсе не оттого, что порой я тебя доводил и осаживал. Подкусывать друг друга для любовников нормально. Но я не открывался до конца. Ты это чувствовал, и
— Да, я это чувствовал, — подтвердил Саймон. — Но и в этом виноват я. Как вообще получилось, что
— А тебе следовало бы понять, что это чушь. Надеяться и верить — тоже храбрость. И если ты сомневался, то я сам вызвал эти сомнения, сохраняя между нами дистанцию, скрывая от тебя часть своей души, которую, в случае надобности, смог бы увезти незапятнанной в иные края. Делал я это и от трусости, и из гордости. Хотел точно знать, что если и потерплю крах здесь, то все-таки сохраню некую часть себя, никогда не участвовавшую в этой истории, а значит, не разбитую и даже не разочарованную. Эта моя осторожность вытекала из неспособности любить полной мерой. Ты не таил ничего, а я берегся. А значит, и не заслуживал полного и безграничного доверия.
— Аксель, но ты не уедешь в иные края? Скажи мне!
— Перестань задавать этот глупый вопрос. Ведь ты понимаешь, что мы сейчас ближе, чем были когда-либо прежде.
— И ты не бросишь меня?
— Нет, дурачок. А ты меня?
— Аксель, на чем я могу поклясться?..
— Ну хватит, хватит.
— Но ты
— Откуда я знаю? У меня в мыслях этого нет, вот и все. Я люблю тебя, вот и все.
— И ты не сдерешь с меня кожу?
— Откуда я знаю, малыш?
— Ты правильно говоришь, что я должен был лучше соображать во время всей этой истории с Джулиусом.
— Тебе стоило проявить смелость, как тогда, в ресторане.
— Аксель, у нас все будет хорошо?
— Шанс есть. Взаимная любовь — безусловная ценность в этой юдоли слез и печали. И встречается очень редко. Но, как ты знаешь, может быть и коварной.
— Аксель, но после всего случившегося ты откроешь мне наконец этот тайник души, не будешь больше от меня прятаться?
— Попробую. Никому прежде не открывал. Любовь — очень трудная штука, Саймон. Становясь старше, начинаешь это понимать.
— А для меня она легка. Для меня нет ничего легче, чем любить тебя.
— Дорогой ты мой!
— Знаешь, я все-таки очень рад, что Хильда не поехала. Но мы ведь ее достаточно уговаривали?
— По-моему, да. Но может быть, Хильде и лучше не быть сейчас с нами. Мы все еще не оправились от удара.
— Не знаю, на пользу ли ей проводить столько времени с Морган?
— Мы не знаем, какие у них отношения.
— Похоже… Морган подмяла ее под себя.
— Хильда очень страдает. А на свете так мало людей, с которыми можно поговорить по душам. Подумай, насколько страшнее все было бы, если б мы не могли вести эти бесконечные разговоры.
— Аксель, тебе не кажется, что мы как будто… дезертировали? Заслонились нашей любовью и толком не разглядели и не прочувствовали все, что случилось?
— Наша любовь эгоистична, это несомненно. Любовь почти всегда чертовски эгоистична. Если есть за что ухватиться, человек не упустит такой возможности. Мы пытались и разглядеть, и прочувствовать. А находить убежище в любви — инстинкт, и вовсе не позорный.
— Я так чувствую и свою вину, и свою ответственность. Если б я только вовремя все
— Думаю, это было за пределами твоих возможностей.
— Если бы только я рассказал всем…
— Не начинай все по новой, милый. Во всяком случае, не сегодня. А теперь посмотри-ка на карту…
— Ох, Аксель, если бы…
— Перестань, Саймон. Ты говорил, что где-то здесь должен быть городок с романской церковью.
— Да, наверное, уже близко. Может, остановиться и проверить?
— Думаю, вот он, твой городок. Если здесь есть приличный отель, мы, пожалуй, и заночуем. Куда торопиться? Перевалить через Альпы мы можем и послезавтра.
— Да, торопиться некуда. Посмотри, какой удивительный свет. Солнце еще не зашло, а я вижу звезду.
— «Вечерняя звезда — это и утренняя звезда». Фредж.
— Но это поэзия, Аксель, не логика.
Над раскинувшимся по склону лугом, который в мягком вечернем свете казался ворсистым ковром из зеленого бархата, возвышалась словно очерченная единым контуром серая масса домов. Голубой «хиллман-минкс» одним махом взлетел на холм и бесшумно въехал на квадратную серую площадь с блестками заходящего солнца на вымостивших ее камнях. Друг против друга возвышались здание мэрии с блестящей островерхой кровлей из синеватого шифера и церковь с устремленными вверх прихотливыми ломаными линиями аркад и ниш, переходивших в изящный шпиль почти такого же синеватого цвета с укрепленным на нем петушком, сверкавшим как золотой наконечник копья. В тимпане над дверью церкви потрескавшийся Христос измученно разводил в стороны длинные руки с огромными ладонями, призывал и судил.
— Давай сразу пойдем туда! — вскричал Саймон.
— Нет. В церкви теперь уже слишком темно. Посмотрим завтра.
Саймон не возразил. У него было такое чувство, что он никогда больше не будет спорить с Акселем.
— А вот и наш отель, — сказал Аксель.
Скромного вида
Пропустив Акселя вперед и предоставив ему договариваться с хозяяином, Саймон отошел в сторону. Он читал, но почти не умел говорить по-французски, и ему нравилось, что Аксель справляется с этим без всяких проблем.
