он провел этот день среди аристократов, хотя, проезжая сейчас мимо него, эти люди едва его узнавали. Об этом дне он думал с восторгом; он сделался событием в его жизни. Воспоминания о красотке были сладостны. «Голубые глаза… как раз такие, какие мне нравятся! И такой милый вздернутый носик, и алые пухлые губки – как раз то, что мне по душе! А волосы-то какие? Темноватые, должно быть, шатенка. И бойкая такая, так легка на ногу. И притом очень милая, иначе бы она так не говорила со мной», – он изнывал от тоски, и в воображении снова и снова возвращался к ней. Разумом своим он безоговорочно уступал ее прирожденным аристократам, влюбленному же сердцу его хотелось, чтобы Фортуна сделала его самого лордом.
Потом мысли его вернулись к миссис Маунт и к обрывкам странного разговора, донесшимся до него, когда он лежал на склоне. Он был слишком робок, чтобы утвердиться в своей догадке. Подозрения его парили над ним и окутывали окружавших его людей мутною пеленой, не побуждая его, однако, ни к какому решению. И все-таки поведение этой дамы настораживало. Он пытался убедить себя, что это в порядке вещей – ведь Ричард такой красавец, что может вскружить голову кому угодно. «Но ведь он женат, – говорил себе Риптон, – а раз он женат, ему не следует даже к ним приближаться». Может быть, это и не самый высокий критерий нравственности, но все же лучше этот, чем никакого. Человечество только выиграло бы, если бы привился этот взгляд. Он стал думать о том, что Ричард уехал с этой ослепительной дамой, что они остались вдвоем. Он видел перед собою прелестную Люси, которую он, Риптон, боготворил, ее чистое, удивительной красоты лицо. Погруженный в эти мысли, он потерял из виду вскружившую ему голову красотку.
Он направился к гостинице, в которой жил Ричард, и принялся расхаживать взад и вперед по улице в надежде, что с минуты на минуту услышит его шаги; иногда, правда, ему казалось, что друг его успел уже вернуться и лечь спать. Пробило два часа ночи. Уходить он не хотел. Он был убежден, что, уйди он, ему все равно будет не уснуть. Наконец он до такой степени прозяб, что ему ничего не оставалось, как вернуться к себе. И вот по пути домой, на освещенной лунным светом стороне Пиккадилли он вдруг повстречался с Ричардом; герой наш шагал с высоко поднятой головой той особой походкой, которая отличает людей, читающих про себя стихи.
– Ба! Никак это ты, Рип? – весело вскричал Ричард. – Какого черта ты тут бродишь в такую пору?
В ответ Риптон пробормотал что-то о том, как он рад этой встрече.
– Мне хотелось пожать тебе руку, перед тем как идти домой.
Ричард улыбнулся веселой доброй улыбкой.
– Только и всего? Ну, знаешь, руку мне пожать ты можешь в любой день и час. Ты верный друг, милый мой Рип! Я только что о тебе говорил. Оказалось, что… что миссис Маунт тебя даже не заметила – ни в Ричмонде, ни в лодке!
– Вот как! – сказал Риптон, убежденный и сам, что он пигмей. – Ну как, ты благополучно довез ее до дому?
– Да. Я провел эти два часа у нее, мы с ней говорили. До чего же хорошо она говорит; она удивительно умна. Все равно что мужчина, только куда приятнее. Знаешь, она мне нравится.
– Послушай, Ричард, прости меня… право же, я не хочу тебя обижать…но ведь ты же человек женатый… может, и впрямь надо было отвезти ее домой, только, я думаю, наверх к ней подниматься тебе не следовало.
Риптон высказал все эти соображения прочувствованно и вместе с тем кротко.
– Что ты этим хочешь сказать? – вскричал Ричард. – Надеюсь, ты не думаешь, что для меня может что- то значить другая женщина, кроме моей милой Люси. – Он рассмеялся.
– Нет, конечно, этого быть не может. Это нелепо. Я хочу только сказать, что люди могут… понимаешь, это же в их натуре, они так привыкли… они говорят бог знает что, и это может сделать ее несчастной, и… Я очень хочу, чтобы ты завтра же поехал домой, Ричи. Домой, то есть к ней, к твоей милой женушке. – Произнеся эти слова, Риптон покраснел и отвернулся.
Наш герой смотрел на него с презрением, так, как умел смотреть только он.
– Итак, ты заботишься о моей репутации. Мне противно, когда так смотрят на женщин только оттого, что они однажды сбились с пути истинного, – ведь насколько же они нас слабее. Только оттого, что о них пошла дурная слава, люди норовят видеть в них заразу и стараются держаться от них подальше: боятся запятнать свое доброе имя!
– Ну, со мной все было бы не так! – промолвил Риптон.
– А почему? – спросил наш герой.
– Да потому, что я хуже тебя, – это было единственное сколько-нибудь логичное объяснение, на какое был способен Риптон. – Надеюсь, что все-таки ты скоро вернешься домой, – добавил он.
– Да, я тоже на это надеюсь, – сказал Ричард. – Но сейчас у меня тут есть одно дело. Я не смею, не могу им пренебречь. Люси меньше всех торопит меня с возвращением; ты же ведь сам видел вчера ее письмо. Послушай, что я тебе скажу, Рип. Я хочу, чтобы ты был справедлив к женщинам.
Вслед за тем он прочел Риптону целую лекцию о падших женщинах, причем говорил так, как будто знал их, как будто изучал их долгие годы. Все это были, по его словам, женщины умные, красивые, но обманутые любовью, и священный долг каждого настоящего мужчины обласкать и спасти их.
– А вместо этого мы их проклинаем, Рип, эти божественные создания.
Из-за этого страдает весь мир. В этом… да, именно в этом заключен корень зла!
– Эти несчастные женщины, Рип, не вызывают во мне пи возмущения, ни страха! Странно. Я уже знал, кто они такие, когда мы вернулись на лодке в город. Но бесит и возмущает меня другое – видеть, как молодую девушку выдают замуж за старика, за человека, которого она не любит. Стыд и срам!.. Не заикайся больше об этом.
Не подумав о том, чтобы опровергнуть прежде всего посылку, на которой друг его строил свои доводы, что все падшие женщины пали из-за несчастной любви, Риптон был вынужден замолчать. Как и большинству молодых людей, ему уже случалось размышлять об этом, и он был способен на нежные чувства, но только не тогда, когда мучил голод. Они шли вдоль ограды парка, залитого светом луны. Ричард пустился в пространные рассуждения, меж тем как Риптон только щелкал зубами от холода. Времена рыцарства отошли в прошлое, но все равно, что-то надо делать. Отнюдь не простая случайность, что эта женщина встретилась на его пути, – сказал наш герой, и, увы, тут он был действительно прав. Он выражался туманно, но тем не менее Риптон понял, что он имеет в виду: он собирается удержать эту женщину от дальнейшего падения и показать, что он презирает все предрассудки. Эту, а вслед за ней и других, ему еще неизвестных, необходимо спасти. Риптон должен ему помочь. Ему и Риптону положено быть рыцарями. Услыхав этот призыв, Риптон уступил и задрожал от холода. Им ведь предстояло быть не только рыцарями, но еще и титанами, ибо надлежало бросить вызов всем сильным мира сего, всем богам, которым поклоняется общество, и их ниспровергнуть. Титан номер один вскинул свою красивую гордую голову, словно собираясь тут же вызвать недостойного Зевса на единоборство. А титан номер два стянул края своей куртки, подложив на грудь носовой платок, и сунул под фалды руку, чтобы согреть окоченевшие пальцы. Луна уже поплыла вниз и скрылась на западе в дымке тумана, когда ему наконец было позволено добраться до постели, и от холода, возбудившего в Ричарде поток красноречия, Риптон, напротив, весь сжался в комок. Кровь не грела беднягу так, как она грела нашего героя; но сердце у него было доброе. Стоило ему только немного согреться, как сердце это преисполнилось благодарности и воодушевило его на то, чтобы стать рыцарем и титаном; обуреваемый этими мечтами, Риптон уснул, и ему привиделись сны.
ГЛАВА XXXVII
Миссис Берри о брачных узах
Взгляните же на героя, пустившегося спасать падших красавиц.
«Что делать! – пишет как раз в это время Пилигрим в своем письме к леди Блендиш. – Никак у меня из головы не выходит эта притча о Змие; чем больше я думаю, тем она надо мной властнее. Разве он не завладел вами и не отвел вам первые ряды в своих легионах? Подумайте сами: пока вас не создали, плоды спокойно висели на ветках. Они качались перед нами, блестящие и холодные. Надо ведь хотеть их сорвать. Они не падали нам под ноги, не говорили на нашем языке, не читали наши мысли, не знали, когда им слететь к нам, когда преследовать нас! Не знали, как вернее всего овладеть нами!
Обратите внимание на ту из вас, что открыто стоит на пути Змия. Что станется с нею? Боюсь, что мир более мудр, чем его судьи! Отпрянь от нее, говорит мир. При свете дня сыны его следуют этому велению. Но
