могу пойти в больницу и распевать там песни за ширмой! Вы что, хотите, чтобы я заживо себя похоронила? Так знайте же, что я – существо из плоти и крови; я не могу превратиться в камень. Вы говорите, что я правдива, так вот я и буду говорить с вами откровенно. Позвольте же мне сказать вам, что я приучена к роскоши, и без нее мне не обойтись. Много раз я имела возможность выйти замуж, просто не было отбоя от мужчин, которые хотели на мне жениться. Но ведь надо быть дураком, чтобы жениться на такой, как я, не так ли? А я не могла сделаться женой дурака. Я должна уважать человека, за которого выхожу замуж. А не уважай он меня, я убедилась бы, что он дурак и жить мне было бы хуже, чем сейчас. А теперь… они могут сколько угодно изображать святош – я только смеюсь над ними!
И так далее. Говорились вещи еще более страшные. Она обвиняла всех жен. С каким-то зловещим торжеством говорила, что мужья не могут не изменять им. Эта отверженная прелестница почти убедила его, что право на ее стороне – так остро ее парфянские стрелы[143] разили святая святых нашего общества, так беспощадно сбрасывали с него все покровы.
Дом миссис Маунт выглядел вполне благопристойно: ничто в нем ни разу его не смутило. Молодой человек начинал спрашивать себя, чем же она все-таки отличается от дам его круга. До какой же низости докатилась вся эта свора лицемеров! Он готов был сражаться за нее с ними. Его casus belli[144], если точно его сформулировать, звучал бы довольно странно. Оттого, что люди отказывались переманить эту женщину на стезю добродетели, предложив ей место горничной у себя в доме, наш рыцарь бросал им вызов. Однако перспективу вернуться к честной жизни женщина эта сама с презрением отвергала. А раз так, то вызов, который он бросал, должен был означать: за то, что люди отказываются безвозмездно поддерживать эту женщину в ее погоне за роскошью! Но что же это значило? Иными словами, ей надо было получать жалованье от дьявола, не оказывая последнему никаких услуг. На такие условия, пожалуй, не согласились бы ни люди, ни дьявол. Героям надо сначала победить и общество, и дьявола – и только тогда требовать от них соблюдения этого договора.
Герои, однако, не привыкли, объявляя войну, тратить на это слова. Занеся копье, они тем самым и обвиняют, и вызывают на бой. Подобно женщинам, они полагаются на инстинкт и силою своих мускулов утверждают его правоту. Во все стороны разбегаются пытавшиеся было сопротивляться полчища; укоренившиеся устои начисто сметены, никто не знает, во имя чего это происходит; головы слетают с плеч, и в утешение не приводятся причины. Инстинкт рушит и крушит все! Ну, как же тут не признать, что именно он – от бога.
Хорошо, война объявлена, но где же все эти полчища лютых врагов? Герой не мог атаковать собравшихся в зале дам и господ, он этим помешал бы начаться очередной кадрили. У него хватало выдержки не обращаться со своим вызовом в суды; не мог он идти трубить об этой несправедливости и в парламенте, хотя естественнее всего, казалось бы, вступить в единоборство с людьми, облеченными государственной властью. Равным образом не могло быть и речи о том, чтобы заходить в каждый дом и в каждую лавку и сражаться с хозяином, защищая перед ним миссис Маунт. Так где же тогда притаился этот загадочный враг? Врагом был каждый, а каждого негде было искать! Что же ему – созывать народ в Уимблдон[145]? Синие мундиры полицейских и смутный страх попасть в смешное положение не давали ему исполнить все эти планы. Увы, в наши времена герою приходится туго!
Ничто так не расслабляет сильного человека, как встречающая его удары пустота.
– Что же мне сделать для этой несчастной женщины? – вскричал Ричард, после того как сражение с невидимым противником довело его до полного изнеможения.
– О Рип! Милый Рип! – взывал он к своему другу. – Я в совершенном смятении. Лучше бы уж мне умереть. Ну, на что я гожусь? Такое ничтожество! Такой эгоист! Я делаю несчастными всех вокруг! Я следую собственным желаниям – я заставляю людей помогать мне их исполнять, а помогают они тем, что неслыханно лгут, да и сам я – тоже. А когда цель достигнута, мне становится стыдно за себя. Сейчас, когда я вижу возможность как-то помочь другому, я натыкаюсь на чьи-то ухмылки… не знаю, в какую сторону податься, как поступить, и… смеюсь над собою дьявольским смехом!
От Риптона требовалось только слушать, больше ничего; но Риптон все же сказал, что другу его совершенно незачем стыдиться того, что он завоевал любовь самой красивой девушки на свете и сделал ее своей женой. Ричард, по обыкновению, воскликнул: «Бедняжка!»
Единоборство свое с пустотой он продолжал до полного изнеможения. На последнее посланное отцу письмо тот ничего не ответил. «Ну что же, – сказал он себе, – я испробовал все, что мог: отец мой не хочет меня выслушать. Остается только одно – вернуться к моей милой, сделать ее счастливой и избавить ее хотя бы от некоторых последствий моего безрассудства».
– Лучше этого ничего не придумать! – в отчаянии вскричал он. Его великое честолюбие должно уместиться под кровлею дома: вместе с котом он будет теперь греться у домашнего очага! Наш герой не понимал, что к этому его побуждает сердце. Ум и сердце жили теперь в нем каждый своею, обособленной друг от друга жизнью.
Миссис Маунт узнала, что друг ее уезжает, что он уже принял решение. Она знала, что едет он к жене. Не собираясь расхолаживать его, она с достоинством сказала:
– Поезжайте. Я вас и так уже задержала. Давайте проведем вместе последний вечер, а там поезжайте – может быть, мы больше вообще не увидимся, если вы этого хотите. Если же нет, то мы когда-нибудь еще и встретимся. Забудьте меня. Я-то вас все равно не забуду. Вы лучший из всех, кого я когда-либо знала, Ричард. Да, это так, клянусь честью! Обещаю вам, что не стану встревать между вами и вашей женой, чтобы не сделать даже на мгновение несчастными ее или вас. Как только смогу, я стану другой, и тогда я буду думать о вас.
Леди Блендиш узнала от Адриена, что Ричард твердо решил вернуться к жене. Мудрый юноша скромно скрыл свою роль во всем этом, сказав:
– Я не мог допустить, чтобы эта несчастная покинутая женщина оставалась и дольше одна.
– Ну, конечно же! Конечно! – воскликнула миссис Дорайя, которой он повторил свое скромное признание. – Бедный мальчик! Я думаю, что это лучшее, что он сейчас может сделать.
Ричард простился с ними и отправился провести свой последний вечер в обществе миссис Маунт. Чаровница встретила его торжественно.
– Узнаете это платье? Нет? Оно было на мне, когда мы познакомились – не тогда, когда я увидела вас впервые. Помнится, я обратила на вас внимание, сэр, прежде чем вы удостоили меня, грешную, своим взглядом. Когда мы встретились в первый раз, мы пили шампанское, и я хочу им же отметить наше расставание. Ну так что же, выпьем, что ли, с вами, дружище?
Настроение у нее было приподнятое. Время от времени в ней снова пробуждался сэр Джулиус. Ричард был подавлен, он только слушал – говорила она.
Миссис Маунт держала лакея. Было уже поздно, когда он накрыл на стол. Ричард счел делом чести сесть за стол и заставить себя что-то съесть. Пить всегда бывает легче – добрая Природа-Мать любит, когда дети ее совершают безрассудства. Лакей действовал старательно: пробки от шампанского вылетали, но все это было мало похоже на ту пальбу, которая раздавалась в Ричмонде.
– Давайте выпьем, Дик, за то, что у нас с вами могло бы быть, – предложила чаровница.
До чего же хороша она была, эта падшая душа!
Он осушил бокал шипучего вина, и сердце его сжалось.
– Вот как! Приуныли, мой мальчик? – вскричала она. – А я вот никогда виду им не подам, что мне худо. Всем нам суждено умереть, но вся штука в том, чтобы держаться до конца, честное слово! Слыхали вы когда о Лоре Фенн? Ох, и хороша была! Красивее, чем ваша покорная слуга, если вы этому способны поверить, – и к тому же незамужем, а потому и распутнее. Однажды она была на охоте. Лошадь сбросила ее, и она угодила прямо на кол. Ей проткнуло левую грудь. Все мужчины столпились вокруг, а один влюбленный в нее юноша, сейчас он заседает в Палате пэров, – мы прозвали его «душкой», так он был мил, – соскочил с лошади, кинулся к ней, упал на колени: «Лора! Лора! Дорогая! – закричал он – скажи мне хоть одно слово!.. Последнее!» Бледная, вся в крови, она повернулась к нему: «Скажете смерти – меня нет дома!» И тут же испустила дух! Вот это значит держаться до конца! Выпьем за пример Лоры Фенн! Да что с вами такое? Подумать только! Услыхав о том, как может умереть женщина, мужчина бледнеет. Налей-ка нам вина, Джон. Как! Оказывается, и ты не лучше!
– Голова у меня что-то закружилась, миледи, – оправдывался Джон. Когда он стал наливать вино, видно
