виду.
– До свидания, Пенелопа! – вскричал Ричард. – Я попрошу полицию разыскать вашего супруга, где бы он ни притаился.
– До свидания, мои дорогие, и да благословит господь вас обоих!
Берри вся дрожала, охваченная отчаянием при мысли об одиночестве, которое теперь ее ожидает. Риптон, у которого рот, точно лук, растянулся до ушей, поднял подножку кареты и в это время почувствовал, как его чем-то хлопнуло по щеке – это одна из горничных миссис Берри от избытка чувств запустила вслед карете старым башмаком.
Все замахали белыми платками; прощание завершилось, молодые уехали. И тут вдруг миссис Берри осенила мысль, столь важная, что, воздев руки к небу, она стала молить Риптона крикнуть что есть мочи кучеру, чтобы тот остановил карету, сама же со всех ног побежала в дом. Ричарду не терпелось ехать, однако новобрачная стала просить его подождать, и он согласился. Вслед за тем они увидели, как шелестящая копна черного шелка выскочила из дверей дома, и, пробежав сквозь сад, очутилась на улице, и на глазах у изумленных прохожих кинулась к карете, держа в руках истрепанную, засаленную книгу. Едва переведя дыхание, она крикнула:
– Вот тебе мой подарок! Неважно, что у нее такой вид! Новой у меня нет. Прочти ее и запомни все, что тут есть!
С этими словами она сунула Люси в руки книгу и вернулась домой. Карета умчалась.
И смеялся же Ричард над этим свадебным подарком Берри! Да и Люси тоже. Стоило ей увидеть название книги, как она развеселилась и на какое-то время позабыла тяготившую ее дурную примету. Это была поваренная книга доктора Китченера[103]!
ГЛАВА XXXI
Философ появляется собственной персоной
Высунувшиеся из окон головы скрылись, музыканты умолкли и разошлись, толчея, поднявшаяся вокруг дома миссис Берри, улеглась – все это означало, что господин Купидон [104] улетел и в самом деле вкушает теперь все радости где-то на стороне. Погруженная в раздумье хозяйка дома взяла под руку Риптона, чтобы помочь ему сохранить равновесие, и вернулась в комнату, где ее поджидал суровый кредитор. За это время он уже штурмовал оставленную без защиты крепость – торт, и с самой верхушки его, укоризненно покачивая головой, взирал на виновницу того, что случилось. Та поправила сбившийся передник и глубоко вздохнула. Не надо думать, что она хоть сколько-нибудь жалела о содеянном. Она готова была разразиться потоком слез, однако нашей преступнице пришлось бы претерпеть неминуемо постигающую нас кару – и только тогда в ее душе пробудилось бы раскаяние; впрочем, может быть, тогда она еще больше будет льнуть к содеянному ею греху – так велико ее поистине языческое упорство. Миссис Берри вздохнула и в ответ покачала головою. «Какая вы расточительная, легкомысленная особа!» – сказал он. «Какой вы предусмотрительный господин!» – ответила она. Он принялся допрашивать ее о совершенном ею проступке. Она оправдывалась тем, что этому все равно суждено было случиться. Он пытался припугнуть ее последствиями, которые все это за собою влечет. Отступив немного, она окопалась, укрепившись в мысли о том, что изменить все равно уже ничего нельзя.
«Что сделано, то сделано!» – вскричала она. Могла ли она сожалеть о том, что стало для нее истинным утешением? В убеждении, что только сами события могут повлиять на столь непокорное существо, он решил дожидаться их и молча приник к свадебному пирогу, направив указующий перст свой туда, где Риптон вырезал себе кусок и где образовалась расселина; крошившиеся стены его открывали темные глубины.
Красноречивый жест этот она поняла.
«Боже мой! Боже мой! – вскричала миссис Берри, – какой огромный торт, и некому его послать!»
Риптон уселся на прежнее место за столом и прильнул к недопитой бутылке бордо. Состояние умиротворенности, в котором он пребывал, сменилось нечленораздельными излияниями восторга. Он весь кипел, вскрикивал, и покачивался, и дружественно кивал в пустоту, и успешно, хоть ему это и стоило большого труда, уберег верхнюю часть своего туловища от искуса, которому нимфа земного притяжения его подвергала: она стремилась во что бы то ни стало его повалить.
– Ха-ха! – вскричал он какое-то время спустя после того, как миссис Берри умолкла, и тут же почти безраздельно отдался во власть упомянутой нимфы. Только теперь до него дошел смысл произнесенных миссис Берри слов.
– Что это вас так смешит, молодой человек? – спросила она, поистине матерински прощая ему его жалкий вид.
Риптон принялся хохотать еще громче, припав грудью к краю стола и уткнув нос в тарелку с красовавшимся на ней цыпленком.
– Вот это да! – сказал он, подняв голову и качаясь под пристальным взглядом миссис Берри. – Ни единого друга!
– Я ничего не говорила о друге, – заметила та. – Я сказала: нет вообще никого, кому бы его послать.
– Посадите на этот пирог грифона, – ответствовал Риптон. – И с обеих сторон поместите по пшеничному снопу.
– Это что, герб его рода? – вкрадчиво спросила миссис Берри.
– Древнейшего из всех баронетств Англии! – изрек вдруг Риптон.
– Правда? – Миссис Берри хотелось выведать все поточнее.
– Вы думаете, что он Ричардс. Ну и отлично. Нам надо сохранить его имя в тайне. До чего же она хороша! Пусть только кто-нибудь посмеет с этим не согласиться.
– Нечего вам по ней сокрушаться, молодой человек, – урезонивала его миссис Берри. – Мне хотелось бы узнать их настоящие имена и тогда по-настоящему выпить с вами за их здоровье. А там уж я займусь своими делами, и, надеюсь, вы не станете меня задерживать.
При этих словах Риптон привскочил.
– В самом деле? – вскричал он и, наполнив бокал, развязавшимся во хмелю языком провозгласил здоровье Ричарда и Люси Феверел из Рейнем-Абби, а для того чтобы человечество не осталось без наглядного примера – как надо принимать этот тост, он мигом опрокинул бокал. Это его доконало. Последние тусклые проблески рассудительности погасли. Он повалился на диван и растянулся на нем.
Не прошло и нескольких минут после того, как Риптон выказал так свою преданность новобрачным, как горничная миссис Берри доложила, что какой-то господин внизу интересуется уехавшим молодым человеком, и увидела, что хозяйка ее дрожит всем телом, едва удерживая в трясущейся руке бокал. Рот ее был открыт, как будто назойливый кредитор сдавил ей горло. Она принялась кричать, что все это ее рук дело, и ее расстроенный вид это подтверждал, и этот приступ самоуничижения побудил служанку, хоть и не знающую его причины, проникнуться к ней жалостью и произнести те ласковые слова, какие в ту минуту и были нужны миссис Берри, чтобы сразу же проникнуться безмерною жалостью к себе самой; она едва не разразилась дьявольским истерическим смехом, когда служанка, призвав в свидетели бога, заверила ее, что пришедший господин услышит ее. Услыхав это, миссис Берри стремительно обуздала себя и приказала, чтобы посетителя немедленно провели к ней наверх, дабы он мог увидеть, как она несчастна. Она повторила приказание еще раз.
Служанка исполнила порученное, а миссис Берри, решив, что должна посмотреть на себя сначала сама, крадучись подошла к зеркалу и постаралась придать себе более приглядный вид. Она набросила на Риптона шаль, а сама уселась в кресло, стараясь успокоиться, когда ей доложили, что гость уже поднялся наверх.
Это был Адриен Харли. Поговорив с Томом Бейквелом, он напал на след беглеца и сейчас вот, окинув взглядом накрытый стол и сияющий белой глазурью торт, он присвистнул.
Миссис Берри жалобно попросила его сделать ей милость и сесть.
– Чудесная сегодня погода, сударыня, – сказал Адриен.
– Да, конечно! – ответила миссис Берри, глянув через его плечо в окно и судорожно глотая воздух.
– Отличная стоит весна, – продолжал Адриен, пристально разглядывая ее лицо.
Миссис Берри с трудом, но все же исторгла из себя еще какие-то слова о погоде и глубоко вздохнула. Вид у нее был несчастный. Присматриваясь ближе к ее лицу, Адриен становился все развязнее и живее. Он был достаточно догадлив, чтобы понять, что может выудить некие, не совсем обычные сведения от этой
