– Чтобы девушку, в жилах которой течет моя кровь, подвергли такому позору! – вскричал он и принялся судорожно тереть лицо рукой. – Несчастная! Ты бы лучше прислушалась к собственным чувствам, Клара. Только, как видно, – презрительно добавил он, – девушки не знают такого стыда.
Она слегка побледнела.
– После мамы мне хотелось бы сделать что-то приятное для тебя, милый Ричард.
– А что, разве у тебя нет никаких своих желаний? – воскликнул он.
Она ласково на него посмотрела; во взгляде этом была та мягкость, которую он в ней ненавидел.
– Да, должно быть, и в самом деле у тебя нет никаких желаний! – добавил он. – Но что мне делать? Не могу же я вмешаться и расстроить эту проклятую свадьбу. Сказала бы ты только одно слово, и я бы тебя спас, но теперь руки у меня связаны. И они еще ждут, что я буду стоять рядом и видеть, как все это творится!
– Ты не придешь ко мне на свадьбу, Ричард? – спросила Клара и нежно на него посмотрела. Это был тот самый голос, который так взволновал его в день его собственной свадьбы.
– Милая моя Клара! – обратился он к ней так ласково, как никогда еще, должно быть, к ней не обращался. – Если бы только ты знала, как мне это тяжело! – Он заплакал, заплакала и она, незаметно очутившись в его объятиях.
– Милая моя Клара! – повторял он.
Она ничего не отвечала и только вся дрожала и заливалась слезами.
– И ты это сделаешь, Клара? Ты дашь принести себя в жертву? И молодость свою, и красоту?.. Клара! Не может быть, чтобы ты была так слепа. Если бы только я набрался смелости и сказал тебе все… Ну, посмотри на меня. Неужели ты все еще соглашаешься?
– Я не должна ослушаться мамы, – прошептала Клара, прильнув к его груди и не подымая на него глаз.
– Тогда поцелуй меня в последний раз, – сказал Ричард. – С этого дня я тебя больше никогда не поцелую, Клара.
Он наклонился, ища губами ее губы, а она обняла его с неистовой силой и целовала, и целовала его, и не могла оторваться от его губ, закрыв глаза, с раскрасневшимся, горевшим лицом.
А потом он ушел, так и не узнав, что означали эти ее страстные поцелуи.
Спорить с миссис Дорайей было все равно, что обстреливать каменную стену бумажными катышами. С ней-то наш герой позволил себе говорить без обиняков и куда более резко, так, как никогда бы не позволил себе говорить с Кларой. Он не мог добиться в ответ от практичного животного ничего, кроме восклицаний:
«Пф!», «Фу!» и «Что за вздор!»
– Право же, – сказала миссис Дорайя своим приятельницам, – мальчика этого воспитали так, что он теперь просто болен. Он ни на что не может посмотреть здраво. Он до конца жизни будет пребывать во власти своего необузданного воображения, и к чему все это приведет, знает один господь! Я искренно молю бога, чтобы Остину хватило сил все это выдержать.
Однако молитвы, которые превращаются в угрозы, утверждая при этом свою искренность, вряд ли особенно благотворны. Несогласие миссис Дорайи с братом перешло в самую настоящую вражду. Она, несомненно, была убеждена, что сэр Остин перенесет все выпавшие на его долю тяготы, но, однажды произнеся пророческие слова, нельзя не прельститься надеждой увидеть, что пророчество это сбылось; а она напророчила баронету немало горя.
Несчастный Джон Тодхантер, который с большей охотой женился бы на матери и который был начисто лишен ваших, читатель, идеальных представлений о том, сколь свято и необходимо для брака наличие любви, вел себя как человек, никого в жизни не обидевший и посему заслуживший право на счастье. Миссис Дорайя защитила его от нашего героя. Смотреть, как он улыбается при виде преисполненной послушания Клары и как он старается не быть принятым за ее отца, было поистине трогательно.
Меж тем замужество Клары сделало свое дело. Мысли Ричарда были всецело заняты им, и это помогло ему, когда он приехал в Лондон, спокойно встретить неприятное известие, что его отец и не собирается с ним встречаться. В гостинице Адриена ждало письмо, в котором было сказано: «Задержи его до тех пор, пока не последует распоряжения с моей стороны. Покажи ему общество во всех видах».
Больше в письме ничего не говорилось. Адриену пришлось сочинить, что баронет уехал в Уэльс по какому-то срочному делу и вернется не раньше, чем через неделю. За всеми дальнейшими соображениями и советами касательно того, чем занять молодого человека в городе, он обратился к миссис Дорайе.
– Предоставь его мне, – сказала она, – я сумею управиться с ним. – И она действительно сумела.
«Может ли хоть кто-нибудь утверждать, – спрашивает «Котомка пилигрима», – что он не является игрушкой в руках женщины?»
Миссис Дорайя не хотела слушать никаких похвал по адресу Люси.
– Мне думается, – сказала она, когда Адриен, пожав плечами, стал было ей возражать, – больше того, я глубоко убеждена, что какая-нибудь простая судомойка может обвести вокруг пальца любого из вашего брата – мужчину, ей нужно на это только время и удобный случай. – Говоря о повадках женщин, она настраивала свою совесть на необходимость разлучить юную чету и держать молодоженов в отдалении друг от друга до тех пор, пока отец Ричарда не даст свое согласие на то, чтобы они снова зажили вместе, соединенные своими нечестивыми узами. Без тени раскаяния или понимания, что она делает нечто ни с чем не сообразное, она поносила своего брата и вместе с тем содействовала исполнению его воли.
Так вот миссис Дорайя распоряжалась своими марионетками, счастливыми, или печальными, или ко всему равнодушными. Явно наперекор своему твердому решению и потоку Обуревавших его чувств, Ричард оказался стоящим позади Клары в церкви, той самой, где незадолго до этого венчался сам, и услыхал отчетливо произнесенные слова:
«Я, Клара Дорайя, обручаюсь с тобою, Джон Пембертон…» Он стоял, нахмурив свои черные брови, безжалостно разглядывая плоды усилий парикмахера и портного, изрядно потрудившихся над внешностью невозмутимого жениха. Затылок и большая часть темени мистера Тодхантера облысели; затылок его блестел, как яичная скорлупа, но темя великий искусник прикрыл двумя длинными полосками волос и так ухитрился их разместить, что только самый придирчивый взгляд мог различить под ними голый череп. Единственное, на что претендовал будущий супруг, – это иметь благопристойно моложавый вид. У него была крепкая грудь, мощное телосложение и преимущественно веселое лицо. Словом, миссис Дорайе не к чему было придраться в наружности будущего зятя, да она и не придиралась. Ее великолепные волосы, широкая удовлетворенная улыбка озаряли церковные своды. Приводить в движение марионеток – это ли не удовольствие для практичного животного! Барышни Фори, которых было пять, и еще мисс Дорайя, их кузина, стояли с таким видом, с каким обычно стоят на подобных церемониях девицы на выданье – счастливые, печальные или безразличные ко всему; с улыбкой на губах и с подступающими к глазам слезами. Тут же присутствовала старая миссис Тодхантер, совсем маленькая старушка.
– Никак нельзя, чтобы мальчик мой Джон женился, а я этого не увидела, – сказала она и на протяжении всей церемонии не переставала громко расточать похвалы мужественному поведению своего Джона.
На палец Клары надели кольцо; на этой, исполненной здравого смысла, свадьбе оно никак не могло потеряться. Стоило только священнику напомнить о нем, как Джон незамедлительно вытащил его из кармана и всунул в него палец холодной, безучастной руки невесты с таким деловым видом, как будто он заранее разучил эту роль. Миссис Дорайя посмотрела на стоявшего сзади Ричарда. Ричард заметил, что Клара растопырила пальцы для того, чтобы жениху было легче проделать весь этот ритуал.
Исполнив все, что от него требовалось, Ричард сказал тетке:
– Ну, а теперь я пойду.
– Как, ты не останешься завтракать с нами, дитя мое? Семейство Фори…
– Я представлял здесь нашу семью и больше от меня ничего не ждите. Смаковать ваше угощение и прикидываться веселым я не стану.
– Ричард!
– Прощайте.
Цели своей она достигла, и теперь разумнее всего было ему уступить.
– Ну хорошо. Пойди поцелуй Клару и попрощайся с ней. Прошу тебя, будь учтив.
– Он уезжает, – сказала она, повернувшись к Адриену. – Ты должен ехать вместе с ним и найти какой-
