Шелома. А вот пани Елена уехала. Уехала навсегда. И я теперь одна. Совсем одна, мамочка…
Свадьбу Сони и Шелома справляли в ресторане при постоялом дворе. Ресторан был большой и светлый, гостей собралось не менее ста человек, причем публика пришла самая разнообразная — от ортодоксальных чопорных иудеев в черных шляпах и с пейсами до польских панов, веселых, шумных, бесцеремонных, быстро пьянеющих.
Соня, прелестная и юная, сидела во главе стола, рядом с ней сопел и краснел от счастья и стеснения Шелом. По бокам от жениха и невесты, соответственно, расположились их родственники.
Из Евдокии вовсю лезла украинская сочность и сексуальность, Фейга была томной и соблазнительной. Время от времени она бросала взгляд на красивого и, видимо, состоятельного поляка, сидящего напротив. Пану томная еврейка определенно нравилась, он время от времени приподнимал фужер с вином, давая понять Фейге, что не прочь продолжить знакомство. Рядом с паном Школьником сидела его жена, мать Шелома, пухлая, клюющая носом дама, которая много и вяло ела и ни с кем не общалась.
Отец жениха, быстро захмелев, перетягивался через своего сына, пытался объясниться с невесткой:
— Девочка, дочечка моя! Я не был знаком с твоим папой и сожалею об этом. Но убежден, что он был бы очень доволен твоим выбором. Ты будешь жить у нас, как у индюшки под крылышком, и ни в чем не будешь нуждаться. Главное же, а это самое главное, чтоб ты любила нашего Шеломчика, была ему верной и преданной женой!
— Папа! — не выдержал Шелом. — Ты мне изгваздаешь своей вилкой весь костюм!
— Тебе не совестно, Шелом? — удивился пан Школьник. — Не совестно прерывать папу какими-то глупостями, когда он говорит твоей жене о серьезных вещах! Изгваздаю этот костюм — куплю другой! Но никогда не смей перебивать папу!
— Извини, папа.
— Паны и Панове! — закричал пожилой еврей, ведущий свадьбу. — Думаю, настало самое время выпить за пана Школьника и очаровательную пани Школьник — отца и маму счастливого Шелома! Папе и маме всегда везло друг с другом, так пусть теперь повезет и молодым в гнездышке, которое для них свили родители! Лыхаем, панове!
Все поднялись и выпили. Соня неожиданно увидела среди гостей пана Лощинского, того самого, что не так давно приходил в их дом с определенным предложением. Рядом с Лощинским сидела его жена, худенькая тусклая пани. Сам же неудачливый ухажер не сводил с юной невесты жадного взгляда, сгорая от желания и страсти.
— На кого ты смотришь? — шепотом спросил Шелом, склонившись к Соне.
— Так… На гостей, — пожала она плечиками. — Какие разные и какие противные.
— Кто, например?
— Например, вон тот, — кивнула Соня на пана Лощинского.
— Что ж в нем противного? — поднял брови Шелом. — Это мой дядя, брат мамы.
Соня мило и удивленно рассмеялась.
— Я пошутила! Я знала, что этой твой дядя! Милый, очаровательный пан!
В это время пан Лощинский покинул свое место и направился к молодоженам.
Фейга, увидев его маневр, на миг напряглась, но быстро уловила взгляд младшей сестры и поняла, что беспокоиться не следует.
Пан Лощинский подошел к молодоженам, взял руку Сони, поднес к сочным жирным губам.
— Дорогой племянник, у тебя восхитительная жена.
— Вы тоже ей понравились, — обрадовался жених.
— Вот и прекрасно. Позволь преподнести вам скромный подарок. — Он извлек из кармана плотный бумажный пакет, положил на стол. — Пусть твоя женушка купит на эти деньги такое украшение, которое по красоте не уступало бы ей самой.
Соня подняла на Лощинского смущенный взгляд, тихо произнесла:
— Благодарю вас, пан. Постараюсь выполнить ваше пожелание.
Оркестр громко заиграл веселую мазурку, гости дружно поднимались с мест, пускаясь в пляс.
Шелом тоже поднялся, взял Соню за руку и повел ее в общий круг. Она послушно поддавалась ему в танце, скользила взглядом по сидящим за столом: Евдокии и Фейге, пану Школьнику и его жующей жене, но чаще всего ее взгляд пересекался с бессовестным и откровенным взглядом пана Лощинского.
Шеломчик рыдал на супружеском ложе. Рыдал безутешно и взахлеб. Переворачивался с живота на спину, хватался за курчавую голову, вытирал слезы белой длинной сорочкой, бормотал что-то неразборчивое и горькое.
— Я умру от стыда! Не вынесу этого позора! Я не мужчина… Я слабое животное. Ты должна презирать меня! Ненавидеть! Смеяться! Прости меня… Прости, любимая!
Соня молча стояла в ночном полумраке возле широкой кровати, с удивлением и брезгливостью наблюдая за истерикой юного мужа, и отцепляла его пальцы, которыми он хватался за ее пеньюар.
Шелом рухнул с постели, встал на колени, поднял руки к жене.
— Только не уходи! Не бросай меня! У меня получится! Обязательно получится! Все от волнения! Я же никогда не был с женщиной. Не уходи, прости меня! Единственная, любимая, незаменимая Шейндля!
Соня решительно взяла его за тощие плечи, заставила сесть на постель.
— Все, успокойся. Слушай меня. Ты можешь выслушать меня, идиот? Вытри сопли. Слюни вытри! — Взяла край простыни, вытерла лицо мужа. — Вот так… И больше не реви.
— Но мне стыдно! — с трудом сдерживая рыдания, произнес Шелом.
— Стыдно перед чужими людьми, а здесь чужих нет. Здесь все свои. — Соня чмокнула его в мокрую голову. — Теперь слушай меня. Такое бывает со всеми мужчинами, особенно в первую ночь. Но после первой ночи будет вторая, будет и третья… Так что спешить нам особенно некуда. Понял?
— А ты откуда знаешь, что такое бывает в первую ночь? — подозрительно нахмурился муж.
Соня откинулась назад, насмешливо уставилась на парня.
— Угадай!
— У тебя уже был кто-нибудь?
— Нет, ты, Шелом, все-таки идиот. Причем полный. Сестра рассказывала, Фейга!
— А зачем она тебе это рассказывала?
— Шелом, я сейчас дам тебе по морде! — Соня встала с кровати, обошла ее вокруг, легла с другой стороны, натянув на себя простынку.
Шелом посидел какое-то время в одиночестве, потом тоже лег. Попытался притронуться к жене, она резко отбросила его руку.
Он затих, и спустя некоторое время снова послышались его сдавленные рыдания.
— Детки, как вы там? У вас все хорошо? — послышался снизу голос пана Школьника.
— Все хорошо, пан Школьник! — крикнула в ответ Соня. — Ваш сын просто молодец!
— Ну и слава богу, слава богу… Он у нас мальчик хороший.
В доме снова стало тихо, и в тишине Шелом строго прошипел:
— Не смей моего папу называть паном. Он тебе папа, а не пан. Папа! Поняла?
Соня молчала.
— Ты поняла, спрашиваю? — не унимался Шелом. — Почему молчишь?
— Потому что сплю.
По брусчатой улице городка неслась изящная двухколесная пролетка, в которой восседала Соня. Теплый ветер бил в лицо, развевал волосы, заставлял улыбаться жизни, прохожим, городку.
Пролетка остановилась возле дома покойного Лейбы, Соня расплатилась с извозчиком, легко соскочила на брусчатку и быстро вошла в ворота. Пересекла двор, так же торопливо юркнула в дверь родного дома. В гостиной ее ждала Фейга. Приложив палец к губам, она указала наверх, на второй этаж. Соня с пониманием кивнула, взяла сестру за локоть, отвела в глухой уголок гостиной, капризно топнула ножкой, прошептала:
