Егор Никитич решил брать воровку на расположение. Он встретил Бруню так, будто знал ее сто лет. Приветливо показал на стул, поинтересовался:
— Как здоровьице?
— Хреново, — ответила та и продемонстрировала синяк на шее и окровавленную руку. — Будто и правда с войны!
Феклистов, сидя за своим столом, с интересом посмотрел на воровку.
— Это кто ж тебя?
— А кто!.. Баландерша!
— Сонька, что ли?
— А кто ее знает? Может, и Сонька.
Следователь сделал сочувствующее, располагающее лицо, улыбнулся.
— Так Сонька это или не Сонька?
— Не говорит. Не по-нашему белькочет, хрен ее разберешь.
— Зовут-то ее как?
— Кажись, Матильда. А врет или правдеху гонит — не знаю.
— Значит, Матильда белькочет и хрен ее разберет, — повторил слова воровки Гришин с усмешкой. — Про дочку что-нибудь говорила?
— Говорила, — быстро согласилась та. — Сказала, что дочки здесь нет.
— И дочки здесь нет, — снова повторил следователь. — Говоришь, как по писаному.
Поднялся, подошел совсем близко к Бруне и вдруг коротко и сильно ударил ее ладонью по лицу.
— Мошка пакостная!.. Спелась с этой сукой, да? — Схватил ее за глотку, стал душить. — Спелась, спрашиваю?
Воровка вырывалась, хрипела, пыталась освободиться от сильных и цепких рук следователя.
— Отпустите… Не бейте, Христа ради… За что, господи?
Егор Никитич отпустил ее, вернулся на место.
Феклистов сидел неподвижно, глядя в исписанные листки.
— Начнем по новой, — сказал Гришин, не сводя глаз с тетки. — Имя соседки?
— Я ж сказала… Матильда, кажись.
— Это я уже слышал!.. Матильда или кажись?
— Матильда.
— Дочку ее как зовут?
— Не сказала.
— Михелина?
— Не говорила.
— На кого-нибудь из воров выводила?
— Не русская она. Когда белькочет, не все понимаю.
— О чем с ней говорила?
— Ни о чем!.. Била она меня!.. Глядите как! — Бруня стала показывать руку, плакать. — Разве русские так измываются?.. Страшнее зверя какого!.. Кабы не солдатик, пришибла б!
Егор Никитич встал, обошел тетку вокруг и неожиданно ударил ногой ее в спину с такой силой, что она рухнула и распласталась на полу. Закричала благим матом, заголосила.
Следователь наклонился к ней, развернул ее голову к себе.
— Кликухи воров, которые подкинули тебя!.. Вспомни, сука, и завтра доложишь!.. Поняла?
— Поняла.
— Зови конвойных! — махнул Гришин Феклистову и быстро покинул кабинет.
Илья Глазков нашел 25-й дом на 2-й линии Васильевского острова, вошел в парадное, поднялся на третий этаж, остановился перед одной из трех дверей на площадке. Выбрал наугад одну из дверей, нажал кнопку звонка.
Без предварительного вопроса «кто там?» дверь открылась, и перед прапорщиком возникла седенькая изящная старушка.
— Вам кого, молодой человек? — приветливо спросила она.
— Великодушно простите, — произнес тот, — но на вашем этаже, возможно, проживает госпожа Бессмертная. Артистка…
— Конечно, конечно, вот ее дверь, — показала старушка. — Только не уверена, что она все еще здесь. Сказывали, что у нее проблемы с деньгами и хозяин едва ли не выселяет ее.
— Благодарю. — Илья оставил соседку и нажал кнопку квартиры Таббы.
Только после третьего звонка за дверью послышались легкие шажки, и неуверенный женский голос поинтересовался:
— Кто здесь?
— Госпожа Бессмертная здесь проживает?
— Кто спрашивает?
— Прапорщик Глазков. Я по крайне важному делу.
— Минуту.
Шаги удалились, и какое-то время за дверью было тихо. Илья повздыхал, потоптался на месте, заметил, что соседка-старушка коротко выглянула из своей квартиры и тут же исчезла.
Дверь квартиры артистки открылась, на пороге стояла милая и смущенная Катенька.
— Барыня ждет вас.
Илья переступил порог, прислуга проследовала с ним в гостиную, и тут прапорщик увидел приму. Она сидела за большим столом, печальная и красивая, смотрела на гостя безразлично и несколько удивленно. Он подошел к ней, поцеловал руку, вопросительно посмотрел на свободный стул.
— Позвольте?
— Присаживайтесь.
Катенька привычно покинула гостиную.
— Мне сказали, что вас здесь может не быть, — зачем-то произнес Илья. — Якобы у вас проблемы с деньгами.
— Кто сказал? — безразлично спросила Табба.
— Соседи.
— Сплетни. Что у вас?
— Возможно, вы вспомнили меня, — сказал прапорщик. — Вы подарили мне кулон с Богоматерью…
Глазков полез было под сорочку за кулоном, артистка остановила его.
— Я вас помню. — И попросила: — Если можно, покороче. У меня вечером выступление.
Молодой человек кивнул, сразу перешел к делу:
— Я служу в Крестах… Знаете, что такое Кресты?
— Тюрьма.
— Я не желал там служить, но по воинскому долгу не имею права отказаться…
— Вы по поводу моей матери? — прервала его Табба.
— Да. Сонька Золотая Ручка — ваша матушка?
— Зачем вам это знать?
— Она в тюрьме, и надо ей помочь.
Табба подняла брови.
— Вы хотите это сделать?
— Да, ради вас.
Девушка посмотрела на визитера с печальной снисходительностью, усмехнулась.
— Вы хотя бы понимаете, что говорите?
— Я же сказал, ради вас.
— Но вы меня не знаете.
— Знаю. С тех пор, как увидел вас в госпитале, я потерял себя.
