— А что ты скажешь Мамаю? — поинтересовался Артур.
— Скажу, как было.
— Вряд ли он поймет тебя, — заметил Кабан.
— Попробую объяснить… — усмехнулась Сонька и задумчиво произнесла: — Камень, несущий власть и смерть.
— Что? — повернулся к ней Улюкай.
— Это я не тебе.
Неожиданно из ближнего переулка вынеслась черная пролетка, запряженная сильными, ухоженными, черного окраса лошадьми, и решительно понеслась в сторону воровской компании.
— Мамай, — предупредительно бросил Артур.
Карета подкатила к ворам, кучер спешно соскочил, помог выйти Мамаю.
Верховный вор, не обратив внимания на остальных воров, неспешно подошел к Соньке, улыбнулся ей и дочке.
— С завершением дела, — и протянул руку. — Где бриллиант? Давай…
— Бриллиант остался в доме князя, — не сразу ответила воровка.
— Шутишь, Соня?
— Правду говорю. Выронила, когда убегала.
Мамай не сводил с нее тяжелого взгляда, повторил:
— Думаю, ты все-таки шутишь.
— Нет, Мамай. Поэтому винюсь перед тобой.
Была длинная пауза.
— И у кого же он теперь? — спросил Верховный. — Неужели заныкала?
— Думаю, теперь ты шутишь, Мамай.
— Не шучу, а спрашиваю. Если заныкала, он добра тебе не принесет.
Губы воровки побелели.
— У своих не ворую!.. А если так обо мне подумал, то больше нам говорить не о чем!
Она резко взяла дочку за руку, намереваясь уйти. Верховный придержал ее.
— Прости, Соня… Но как-то не верится, что Сонька может выпустить добычу из рук.
— Значит, старею… — усмехнулась Сонька. — Но ошибку свою постараюсь исправить.
— Опять пойдешь в дом?
— А что остается?.. Просьбу Мамая все равно надо исполнить. К тому же и честь задета. — Посмотрела на Михелину. — Верно, дочка?
— Задета, — согласилась та. — Сама не поверила, когда мама сказала.
Мамай помолчал, поднял на воровок глаза.
— Хорошо, буду ждать. И надеяться… — Он повернулся и грузно зашагал к своей пролетке. Оглянулся, с ухмылкой предупредил: — Но учти, товарищи все время будут рядом с вами.
— Вроде как не доверяешь? — спросила Сонька.
— Доверяю, Соня. Иначе разговор был бы совсем другой. Пусть воры стерегут вас от всякой ненужной беды.
Сонька направилась с Михелиной к своей повозке. Мамай также в сопровождении воров двинулся к экипажу, забрался внутрь, и кучер легонько ударил по крутым спинам лошадей. Те лихо рванули с места.
По пустым и гулким улицам холодного раннего города в разные стороны стремительно разъезжались экипажи — Сонькин и мамаевский эскорт.
Впереди на небе медленно светлели тяжелые тучи.
Директор оперетты принял следователя Гришина чопорно и настороженно. Показал на кресло, сам сел напротив, закинув ногу на ногу.
— Желаете что-либо выпить? — поинтересовался.
— На работе не пью, — отшутился следователь.
— А если чай, кофе?
— Благодарю. Возможно, позже. Сейчас к делу.
Гаврила Емельянович напрягся еще больше, для успокоения дотянулся до сигары, зажег ее. Пустил густой дым, поинтересовался:
— Чем обязан, господин следователь?
— Лично вам — ничем?
— Значит, вопрос к моему театру?
— В какой-то степени, — уклончиво ответил Гришин, с мягкой улыбкой посмотрел на директора. — Будем считать, что наш разговор носит исключительно конфиденциальный характер.
— Вы меня пугаете, — хохотнул Гаврила Емельянович. — Итак?..
— Итак… — повторил гость. — Что вы скажете о госпоже Бессмертной.
Директор сглотнул сухость во рту, развел руками.
— Прима… гордость… любимица… Что еще я могу сказать?
— Круг знакомых, друзей… возможных любовников вам известен?
— Сударь, ну что вы, ей-богу?! — Директор попытался скрыть смущение. — По-вашему, здесь сыскное бюро?
— Здесь театр, — снова улыбнулся следователь. — Но директор, как я понимаю, не только обеспечивает труппу работой, но еще и несет определенную ответственность за своих артистов. Или я не прав?
— Безусловно, вы правы. Но все имеет свои рамки. — Он зажег погасшую сигару, снова пустил дым. — Если можно, господин следователь, конкретнее.
Тот помолчал, подумал, согласно кивнул.
— Ну, хорошо. Вам известна родословная госпожи Бессмертной.
— Опять же, в какой-то степени. Вы имеете в виду отца, мать?
— Да, — подтвердил Гришин. — Но прежде всего мать.
— По моим данным — девушка сирота. Родителей своих не знает.
— А вам известно, кто ее родители?
— Кажется, я ответил.
Следователь помолчал, пристально глядя на директора.
— Отец госпожи Бессмертной вор. Убил человека. Неизвестно, жив или помер. — Оценил реакцию директора, продолжил: — Мать… Вот здесь самое интересное. Мать артистки — персона предельно любопытная… Тоже воровка. Но воровка знаменитая… Вы никогда не слыхали про даму по кличке Сонька Золотая Ручка?
— Как же… Слышал, — выдавил из себя Гаврила Емельянович. — В своем роде знаменитость.
— Так вот — мать вашей примы как раз эта самая знаменитость.
Гаврила Емельянович вдруг налился кровью, поднялся, сильно ударил пухлой ладошкой по столу.
— Не знал, не знаю и не желаю знать!.. Меня не интересуют биографические данные моих артистов!.. Мне важно, как они поют, как танцуют, как на них молится публика!
Следователь спокойно наблюдал, как нервно расхаживает вокруг стола директор, мягко поцарапал ногтем лакированную ручку кресла.
Гаврила Емельянович круто развернулся, почти вплотную подошел к гостю.
— Если вам желательно разрушить мой театр, то это у вас не получится. У меня есть просто артисты и есть артисты экстра-класса! И слушать всякие бредни о соньках золотых ручках я не намерен! Если, господин хороший, у вас других тем для беседы нет, то будем считать нашу аудиенцию оконченной!
Гришин, продолжая сидеть, поднял на него голову, и их глаза уперлись друг в друга.
— Вам известно, кто такие террористы-бомбометатели?.. — свистящим шепотом заговорил следователь. — Вы знаете, что такое «черная сотня»? Вы на собственной шкуре не чувствуете, что государство рухнет со дня на день?!. И оно рухнет именно из-за таких слепых либералов, как вы, господин директор!.. У вас под носом со дня на день станут организовываться противоправные сходки, а вы все
