навстречу.
— Мадемуазель… А я как раз вас ищу! Какое счастье!
— Зачем вы явились сюда? — с нескрываемой злостью спросила артистка. — По какому праву вы меня преследуете?
— По праву исключительной влюбленности. — Изюмов был откровенно счастлив. — А для храбрости слегка выпив!
— Сейчас же исчезните и больше не смейте меня смущать!
— Это никак не в моих силах!
— Послушайте, вы… Завтра же я пожалуюсь в дирекцию и вас выгонят из театра!
— Пусть даже выгонят, я все равно не в силах оставить вас!
— Немедленно покиньте это заведение!
— Только вместе с вами!
Табба беспомощно огляделась: братья Кудеяровы, окончательно забыв о любви, слезах и предмете воздыханий, тянулись к бутылкам и о чем-то спорили.
Она, слегка пошатываясь и гордо подняв голову, направилась к выходу. Изюмов не отставал.
— Милая, желанная! Я провожу вас!
Девушка передала номерок пожилому швейцару с медалями, выхватила у него легкую шубку и бросилась к парадным дверям.
— Госпожа Бессмертная, куда же вы? На улице ночь! Это невозможно, сударыня! — воскликнул Изюмов, торопя швейцара со своим номерком: — Шевелись, милейший! — И снова обращаясь к девушке: — Умоляю, я мигом!
Неожиданно Табба налетела в дверях на какого-то господина и, подняв глаза, увидела поэта Рокотова.
Он спокойно смотрел на нее.
— У вас что-нибудь случилось, мадемуазель? — бархатным голосом произнес он. — Вас кто-то обидел? Вы поссорились?
— Нет-нет… Ничего особенного. — Артистка неожиданно оробела и как-то по-детски сжалась. — Просто утром надо пораньше в театр… Репетиция.
— Позволите проводить вас?
— Не знаю. Не знаю… — Табба оглянулась в сторону замершего Изюмова и зло бросила ему: — Не опоздайте на репетицию, сударь! — И тут же решительно кивнула Рокотову: — Проводите, если возможно. Так лучше будет.
Рокотов открыл перед ней дверь, оглянулся на переминающегося с ноги на ногу молодого артиста и негромко посоветовал:
— Ступайте спать, сударь. А то ведь проспите репетицию и вам же будет худо.
Табба снимала квартиру в доходном доме на Васильевском острове, путь до нее занимал не менее получаса.
Пролетка неслась по темному пустому городу, актриса и Рокотов сидели вплотную друг к другу. Поэт держал девушку за руку, несильно сжимая ее. Оба молчали.
Лишь однажды поэт склонился к девушке и полушепотом спросил:
— Вы дрожите… От прохлады или вас напугал пьяный господин?
— Не знаю, — пожала она плечами. — Наверное, и то, и другое.
— А он кто? Действительно ваш коллега?
— Коллега… Сумасшедший коллега. Я устала от него. Манерен, глуп, дурно театрален! У него даже речь как у персонажей из Островского!
— Хотите, я его пристрелю? — то ли в шутку, то ли всерьез спросил Рокотов.
Она испуганно взглянула на него.
— Вы на это способны?
— Я на все способен, — загадочно ответил он, затем добавил: — Ради вас.
Поэт осторожно приобнял ее, прижал к груди, стал гладить рукой по шубке, жалея и успокаивая.
Неожиданно спросил:
— Почему вы отдали графу часики?
— Какие часики? — повернулась к нему актриса.
— Часики графа. Вы вначале накрыли их ладошкой, потом все-таки решили вернуть Константину.
— Вам показалась, — резко ответила Табба. — Вам все показалось. И не говорите больше глупостей.
— Прошу прощения.
Миновали Дворцовый мост, поехали в сторону Васильевского острова, и наконец пролетка остановилась.
— Я провожу вас? — негромко спросил поэт, не отпуская руку девушки.
— Нет, я сама, — нервно ответила Табба.
— Вы не хотите попить со мной кофе?
— Как-нибудь в другой раз. — В голосе девушки прозвучала неуверенность.
Неожиданно Рокотов властно взял руками ее лицо и стал целовать — без стеснения, жадно, страстно.
Табба в какой-то миг коротко оттолкнула его, затем издала звук, похожий на стон, и ответила таким же искренним и ненасытным поцелуем.
Они целовались довольно долго. Поэт не отпускал девушку, заставляя ее задыхаться, едва не терять сознание.
Табба вдруг пришла в себя, словно очнувшись, испуганно и трезво взглянула на мужчину, с силой ударила его кулачками в грудь и рванула на себя дверцу.
— Не смейте!.. Не смейте же!
Поэт не стал преследовать ее, из пролетки он наблюдал, как Табба бежит, мелькая в редких лучах электрического света и кутаясь в воротник пальто.
Перед парадным она остановилась, резко оглянулась и скрылась за дверью.
Рокотов закутался в полы длинного драпового пальто и крикнул извозчику:
— На Мойку!
Табба поднялась на свой этаж, торопливо, словно за нею гнались, подошла к своему номеру и толкнула дверь.
Катенька, молоденькая прелестная прислуга, не спала, ожидая хозяйку. Увидев чем-то испуганную Таббу, она бросилась к ней.
— Что-то стряслось, барыня?
Та, не ответив, позволила снять с себя шубку и опустилась в кресло.
Катенька продолжала стоять, не сводя с нее глаз.
— Он меня погубит, — произнесла, почти не разжимая губ, Табба.
— Кто? — едва слышно спросила прислуга, приложив ладонь к губам.
Табба подняла на нее глаза и так же негромко произнесла:
— Я, похоже, влюбилась, Катенька.
— И слава Богу, — перекрестилась та. — Давно уж пора. Человек хотя бы хороший?
Актриса подняла на нее глаза.
— Черный. Я его боюсь.
— Свят, свят, — перекрестилась опять прислуга. — Так зачем он вам нужен? Бегите от него.
— Не могу, — усмехнулась Табба. — Первый раз увидела — и будто магнитом прихватило.
Катенька опустилась на корточки, заглянула Таббе в глаза.
— А может, все это ваши фантазии, барыня?
— Не знаю, — ответила тихо девушка и снова повторила: — Не знаю. Посмотрим. Приготовь мне кофе.
