— Дочку господина следователя?
— Скажешь, чтоб пришла ко мне… Только будь внимательной.
Бывшая прима видела, как Катенька торопливо, с оглядкой миновала несколько домов, затем достигла нужного дома. Посмотрела в сторону хозяйки и исчезла в парадной.
Бессмертная осмотрелась.
Темнело довольно быстро. Ничего опасного — лишь отдельные фигуры прохожих да проносящиеся пролетки.
Вскоре из парадной дома вышли Катенька и дочка следователя, заторопились к поджидающей их Бессмертной.
— Здравствуйте, госпожа, — забираясь в пролетку, произнесла девочка. — Вы за бриллиантом?
— Да, он при вас?
— Я принесла.
— Покажите.
Даша вынула из кармана завернутый в платочек сундучок, протянула артистке. Та подержала его в руке, неожиданно вернула обратно.
— Пусть все-таки пока остается у вас.
— Папенька велели, чтобы я вернула вам.
— Вернете, но не сейчас. Катенька сообщит, когда у меня в театре будет премьера, вы станете моей гостьей, а заодно принесете камень.
— Как скажете, сударыня, — девочка помолчала, тихо спросила: — Вы папеньку не проведывали?
— Если я на такое решусь, мне вряд ли удастся оттуда выйти.
— Я очень скучаю.
— Все будет хорошо, детка.
— Этим только и живу, — Даша попыталась улыбнуться. — Я была рада вас видеть.
— Я также, детка, — Табба дотянулась до нее, поцеловала в лобик, и та соскочила на землю.
Этот визит был полной неожиданностью для Ибрагима Казбековича. Когда он увидел входящего в палату сияющего, с роскошным букетом директора оперетты, то даже приподнялся на койке.
— Лежите, лежите, — замахал тот руками. — Я всего лишь на пару минут, князь. Не беспокойтесь, — сунул цветы сопроводившей его сестричке, двумя руками взял ладонь князя. — Выглядите просто молодцом! А я тащился к вам с невероятным опасением, что увижу несчастного, заросшего щетиной, немощного господина. Нет, чудно живой и завидно красивый!
— Наговорили мужчине столько комплиментов, что пора либо сгореть от неловкости, либо согласиться.
— Соглашайтесь, князь, соглашайтесь!.. Потому как в моих словах нет ни доли лести!
Филимонов опустился на стул, вытер вспотевший лоб.
— Бесконечно скучное и вредное место больница!.. Лучше сюда не попадать.
— Вы правы, — согласился князь. — Но давайте лучше без лирики. Вы ведь приехали по делу?
— Вы меня гоните?
— Нет, ценю ваше время.
— Что ж, по делу так по делу, — Гаврила Емельяныч снова вытер лоб. — Приехал посоветоваться. Вы ведь наверняка помните нелепость, которая однажды случилась в моем кабинете?
— Очень даже помню. Вы решили покаяться?
— И покаяться, и помочь вам.
— Мне?!
— Хорошо, не конкретно вам. Отечеству!
— Не слишком ли высоко берете, господин директор?
— Можно без иронии, князь?.. Вы, разумеется, помните приму моего театра госпожу Бессмертную?
— Будете напоминать о моем увлечении?
— Ни в коем разе, князь… Все более предметно! По моим представлениям, бывшая прима имеет самое прямое отношение к покушению на генерал-губернатора.
— Не знал, что вы служите нештатным осведомителем в моем отделе, Гаврила Емельянович.
— Ибрагим Казбекович, если вам малоинтересен мой разговор, я могу ретироваться. Причем без всякой обиды.
— Не обижайтесь, — успокоил директора Икрамов. — Простите.
Филимонов помолчал, пережевывая обиду, затем продолжил:
— Госпожа Бессмертная некоторое время тому назад обратилась ко мне с предложением устроить ей прощальный бенефис.
— Что это значит?
— Поясню. Она, будучи отлученной от сцены, в которую смертельно до сих пор влюблена, пыталась реализовать себя во многом. В пьянстве, в падении на дно, в любви к матери и сестре, даже в желании пойти по стопам небезызвестного поэта-террориста Рокотова. Увы, ей по большому счету ничего не удалось… Она одинока, несчастна, забыта, гонима. И вот теперь она решилась на два заключительных аккорда своей жизни. Первое — убийство градоначальника. И второе, может главное в ее жизни, — возвращение на сцену. Пусть в последний раз!
— Вы полагаете, что именно мадемуазель стреляла в генерал-губернатора.
— Убежден. Во-первых, известно, что главным фигурантом теракта была женщина. А второе — она ранена. Она была вчера у меня, из ее плеча сочится кровь!
— Вам известен ее адрес?
— Нет. Хотя, думаю, выследить ее теперь не составляет труда.
— Значит, в самое ближайшее время она будет арестована.
— У меня личная просьба, князь… Дайте женщине в последний раз ощутить запах сцены, услышать овацию, окунуться в море цветов. Такого в ее жизни больше никогда не будет. Закроется занавес, и вы возьмете ее голыми руками — счастливую, опьяненную успехом, потерявшую понятие реальности.
Икрамов подумал, внимательно посмотрел на Филимонова.
— Вам лично что от этого, Гаврила Емельянович?
— Как что? Я человек, князь, и, как говорили великие, ничто человеческое мне не чуждо.
— Хорошо, я подумаю.
Было еще темно.
Сонька брела по улице, ни на кого не обращая внимания, отрешенная и потерянная. Утренний город начинал свою жизнь — грохотали по булыжникам пролетки и плоскодонные биндюги, шарахались лошади от гудящих автомобилей, торговцы открывали магазины и лавки, чиновный люд густо спешил на службу, праздная же публика либо пила кофий на открытых верандах, либо толкалась возле модных витрин.
Воровка увидела массивную вывеску: «Бриллианты Ефима Бронштейна», постояла какое-то время в нерешительности, затем все-таки направилась ко входу.
Магазин был большой и довольно шикарный — витрины с украшениями вдоль стен, красного дерева столики для клиентов, два вышколенных молодых приказчика в ладных костюмах.
Первых посетителей встречал сам Ефим Бронштейн — высокий дородный господин с бородой.
Увидел странную даму, удивленно посмотрел на одного из приказчиков.
— Боря, спроси у этой дамочки, что она тут забыла?.. Если какой-нибудь камень, так он давно уже стоит на могиле ее бабушки.
Тот подошел к Соньке, поинтересовался:
— Мадам, вы не ошиблись дверями?.. Может, вам в богадельню, так перейдите на другую сторону и топайте прямо.
Она посмотрела на него уставшими ввалившимися глазами, не ответила, направилась к стеллажам.
Боря двинулся следом. Хозяин с интересом следил за происходящим.
