принадлежал ему, как командиру отряда.
Простой сержант…
Но кроме капитана он единственный носил вышитые на рубашке цвета хаки знаки различия. Он был единственным европейцем, и только с ним Моррисон мог поговорить.
Капитан опять поморщился. Ангус Мак-Огильви был ему не очень симпатичен. Он был похож на деревенщину, который все время, как американцы, жевал резинку.
Эту привычку шотландец перенял в Танбину, когда охранял там нефтяные скважины — богатства Омана-Маската. Эта опустошенная страна вызывала у Моррисона отвращение.
Приехав в Сендхорст, Рональд Моррисон мечтал о границах, которые будет защищать. Он мечтал о границах Империи, которая заполняла отведенные ей страницы в книге Истории. К несчастью Империя стала республикой, и Рональд Моррисон предложил свои услуги Йеменской границе, которая отделяла эту средневековую землю от Аденского протектората.
Со временем от мечты лейтенанта ничего не осталось, когда и Аден отделился в свою очередь.
Оманский султанат, создавая современную армию, обратился к наемникам с просьбой помочь ему управлять войсками. Моррисону предложили чин капитана, и он, не желая отказаться от своих военных занятий, подписал контракт.
И теперь он охранял границу. Вернее сказать то, что ему казалось границей…
Как можно быть уверенным в этом покрытом песком регионе, в котором нет указательных столбов, в котором никакое дерево, реку или долину нельзя выбрать в качестве опорной точки, что Оман здесь, а Аравия или Республика Южный Йемен по ту сторону границы?
Капитан Рональд Моррисон вздохнул так громко, что сержант Ангус Мак-Огильви привстал, ожидая приказаний.
— Я докурил свою трубку, — проворчал капитан. — Поехали.
— Слушаюсь, сэр!
Шотландец был не очень разговорчив. Либо он пережевывал свою чертову жвачку, либо говорил просто «Слушаюсь, сэр!» Однако он был отличным младшим офицером. Он говорил по-арабски, выучив этот язык бог знает где, и умел заставить подчиняться взятых в армию бедуинов.
— Icha!
Возглас арабского солдата оторвал Моррисона от его мрачных мыслей. Бедуин показал на приближающееся к ним с юга облако пыли.
— Караван, — лаконично перевел сержант.
— Хон-хон! — пробормотал капитан.
Он выбил трубку о подошву правого ботинка, аккуратно убрал ее в кожаную сумку и встал.
— Поехали туда! — решил он. — Проверка документов!
— Слушаюсь, сэр!
Приложив ладони к глазам, сержант наблюдал за серым облаком.
— Идут от берега, — сообщил он. — Направляются в Раки… Или в Зар…
Сержант криками стал поднимать сонный патруль, толкая людей к «Ленд-Роверам». Моторы тотчас загудели.
Моррисон подошел к сержанту-водителю и широким жестом показал своему отряду цель — медленно приближавшееся к ним облако пыли.
Трясясь и подпрыгивая на барханах, джипы вскоре подъехали к каравану. Дромадеры встретили их ревом.
Караван баши — высокий человек в зеленом вазрахе в желтую полоску и красной куфие с черными агвалами, с всклокоченной бородой и усами — поднял руку, дав сигнал к остановке и одновременно в знак приветствия. Его погонщики, которыми были десять бедуинов с горящими глазами, заставили вьючных верблюдов опуститься на колени.
Караван баши сказал несколько слов на своем языке. Хасан перевел на английский:
— Он говорит, что везет хлопчатобумажную ткань.
Мак-Огильви не шевельнулся. Это означало, что перевод точен. Вместо сержанта с арабами всегда говорил Хасан, а тот только контролировал его перевод.
— Они везут ткань откуда и куда? — спросил он.
Хасан перевел.
— Он говорит, что взял груз в Раз-ад-Дакме и идет в Маскат.
Довольно длинный путь. Однако Аллах подарил кочевникам много времени. Эти грязные и убогие бедуины ходят по пустыне, словно суда в океане…
— На пути есть разбойные племена, — заметил Мак-Огильви.
— Он говорит, что не боится, — сообщил Хасан после того, как переговорил с арабом. — Их груз не представляет большой ценности.
За все время разговора капитан не произнес ни слова. Он был полон презрения и безразличия к этой опротивевшей ему рутинной работе. Сержант продолжал свой допрос.
— Как его имя?
— Он говорит — Шафик ибн Харун.
Сержант-шотландец выбрал наугад одного из верблюдов и приказал своим людям:
— Откройте эту корзину!
К животному подошли два арабских солдата.
Все произошло очень быстро. Шафик ибн Харун молниеносно выхватил из-за пояса йеменский кинжал и бросился на сержанта Мак-Огильви. Клинок снизу вверх распорол ему живот.
Ошеломленные внезапным нападением Моррисон и его люди попятились назад, образовав перед «Ленд-Роверами» живую стену. Это была их роковая ошибка.
Под джеллабами бедуинов были спрятаны автоматы. Песок мгновенно впитал кровь скошенных очередями солдат.
Шафик расхохотался и добил своим кинжалом капитана Рональда Моррисона.
Караванщики подобрали оружие убитых, положили его в «Ленд-Роверы». За руль сели четверо из них.
— В Шурах! — приказал Шафик.
Мехди положил рядом с собой недоконченную сандалию. Час молитвы приближался. У Мехди не было часов, но привычка никогда не подводила его.
Это была послеполуденная молитва аль-азр в пятой части дня.
Будучи кареджитом, как и все жители Назваха, древней столицы Омана, он свято соблюдал религиозные обычаи. Впрочем, в этом городе все почитали заветы пророка.
Сидевший по-турецки на пороге своей самановой лавки Мехди посмотрел на отбрасываемую солнцем тень, по которой определял время. Его взгляд задержался на трех незнакомцах, которые величественно сходили с поставленных на колени верблюдов.
Вероятно, они приехали с одного из оазисов. Особенно внимание ремесленника привлек один из них — человек в зеленом вазрахе в желтую полоску и красной куфие, с огромным йеменским кинжалом за поясом.
Несмотря на происхождение кинжала, этот высокий бородач с властным взглядом не был похож на йеменца. Скорее всего, он из Маската и исповедовал ханбалит, пуританскую или ригористскую веру.
Незнакомец осмотрелся по сторонам и неожиданно зашагал к мечети.
Мехди каждый день расстилал молитвенный коврик у дверей своей лавки на проезжей части улицы, но приезд этой троицы заставил его изменить своей привычке. К тому же сегодня была пятница, а по законам Аллаха он не должен был работать. Однако нужно было закончить срочный заказ…
Кроме того, каждую пятницу шейх тоже отправлялся молиться в мечеть. Эта традиция сохранилась до сих пор.
Вот уже двадцать лет, как сам имам неизменно появлялся на молитве. После изгнания из столицы в 1955 году солдатами султана Маската этим городом управлял его преемник, который оставался верен древним обычаям.
