не кончится вовекБрань народов, стоны жертв и крики,Не поймет безумный человек,Что война – пред Богом грех великий?..»Он садится на корабль, спешитВ лагерь крестоносцев, к Диаметте,И мечтает, сердцем прост, как дети,Что людей словами убедитКончить брань. А в лагере солдатыИ вожди веселием объяты:Оттого у добрых христиан —Праздник, что вчера, во славу БогаИ Святой Пречистой Девы, – многоПеребили пленных мусульман.Со словами мира и молитвойОн идет к неверным в грозный стан.Меж двумя войсками перед битвойПо дороге встретился отрядСарацин, и в плен святой был взят.За шпиона приняли, схватили,Безоружного, связав, избили,К полководцу привели в шатер.Пред вождем доверчивый, спокойный,Он, подняв свой детски ясный взор,Говорил, что надо кончить войны,Что у всех народов Бог один.Этой речью доброй и простою,Тронут был суровый Меледин.Он поник в раздумье головоюИ сказал: «Кто б ни был ты, монах, — Я тебя обидеть не позволю:Мудрость Господа – в твоих речах.С миром отпущу тебя на волю!Все, что хочешь, у меня возьми...Ты гяур иль нет, но меж людьмиБольше всех ты истинного БогаСердцем чтишь!» Франциск не уходил.Он владыку робко вопросил,И мольба во взоре и тревога:«Кончит ли султан войну?» В ответГрозный вождь с улыбкой молвил: «Нет».Но в подарок, пожалев о госте,Предложил он из казны своейМного золота, слоновой костиИ парчи, и дорогих камней.На сокровища не бросив взгляда,Нищий отвернулся и молчал,Головой лишь грустно покачалИ шепнул: «Мне ничего не надо».Но готовы слезы из очейХлынуть, губы у него дрожали,Как порой у маленьких детейОт обиды жгучей и печали...Он в последний раз с мольбой взглянулИ тихонько вышел от султана...Трубный звук и топот, гром и гул,Уж готовы к битве оба стана.«Бог и Магомет, Его пророк!» —Мусульмане с верой восклицали,И с такой же верой: «С нами Бог!» —Паладины грозно отвечали.В жизни первый раз он одинокМеж людьми. И, скорбный и безмолвный,Он уходит на морской песок,Где шумят в пустыне только волны.Пал на землю, волю дав слезам,Поднял взор к далеким небесам:«Господи, они не понимают!» —Шепчет, жгучей жалостью объят;Но ему лишь волны отвечают,Только волны синие шумят...
II
Возвратясь из Африки далекойК берегам Италии родной,Шел Франциск в печали одинокойМеж скалами горною тропой.Там, в лазури утренней сияя,Ярче снега, – посреди камнейОбнаженных, ворковала стаяБелокрылых, нежных голубей.И сказал он, подойдя к подножьюЭтих гор, раздумием объят:«Если люди слушать не хотят,Пусть же внемлют птицы слову Божью!»И меж них он радостный стоял:Всех животных в простоте сердечной,Как детей одной природы вечной,Братьями и сестрами он звал.«Сестры-птицы, мир да будет с вами!» — Так он начал проповедь, и вдругВсе затихло. На земле рядами,Слушая, сидят они вокруг.«Сестры-птицы, громкими хваламиВы должны с любовью без концаКаждый день благодарить Творца, —Потому что радостно живете,Не сбирая в житницы плодов,Вы в полях не сеете, не жнете,А Господь под зеленью дубровВас укрыл, заботится о пище,Он вам дал прекраснейший удел —Светлый, чистый воздух как жилище,Перьями, как ризою, одел!Вот за что весь день, лишь луч денницыЗаблестит сквозь утреннюю мглу —И до звезд вечерних, – пойте, птицы,Пойте Богу вечную хвалу!»Он умолк, – и голуби ликуют,И, к нему головки протянув,Крыльями трепещут и воркуют,Смотрят в очи, открывая клюв.И один в лазури необъятнойС этой стаей белых голубейОн меж ними ходит, благодатный,Как отец – среди своих детей.Ризою касается смиреннойИх головок ласковых. Потом,Отпуская Божьих птиц, БлаженныйОсенил с любовью их крестом.И взвилась ликующая стая,И следил он с радостным лицомДолго, долго, как она, блистая,Словно белый снег, под солнцем тая,Исчезала в небе голубом.
III
Так Франциск ни от кого на светеС гордостью не отвращал лица:Божьи твари – все равны, как детиОдного Небесного Отца.И они к нему приходят сами,К людям позабыв вражду свою.Сердцем чист, он в дружбе со зверямиЖил, как первый человек в раю.
IV
Раз в пещере, в зимний холод, поздноНочью с молодым учеником,В Риво-Торто, над стремниной грознойОн сидел за тлеющим огнем.Все мертво. Над пеленою снежнойТолько звезды бледные дрожат.Отрока спросил учитель нежный:«Отчего ты грустен, милый брат?»– «О прости мне, отче! Я горююО семье. Я вспомнил мать родную,Братьев, маленьких сестер моих.Скучно мне, душа болит о них...»И Франциск с улыбкой состраданья,Не сказав ни слова, но спеша,Вышел поскорей из шалаша,Стал лепить из снега изваянья.Кончив, с торжествующим лицом,Он, смеясь, их обошел кругомИ воскликнул: «Где же ты, Руфино?Братец, люди снежные!.. Взгляни,Как блестят над белою равниной,Как тебя приветствуют они!»И Руфино вышел, грусти полный;Искрятся при свете звезд ночныхИзваянья, бледны и безмолвны;И Франциск указывал на них:«Вот – отец твой, мать, вот – сестры, братья...Что ж ты медлишь? Подойди скорей!Видишь, как им холодно, согрей,Поцелуй их, заключи в объятья!Но когда к груди прижмешь – в теплеИзваянья снежные растают,И умрут они, как умираютВсе, кого мы любим на земле.Не помогут ласки и лобзанья!И уйдут, уйдут они от нас,Исчезая каждый день и час,Словно снег от теплого дыханья!»
V
Сорок дней был пост в монастыре.По обету братья не вкушалиНи плодов, ни рыбы. На зареВстал Франциск. Еще монахи спали.Рядом с ним был в келье брат больной:Долгими постами изнуренный,Жаждою томясь, во сне поройОн шептал, видением смущенный:«Если б мог я жажду утолить,Под зеленой, свежей тенью сада,От янтарных гроздей винограда,Соком переполненных, вкусить!..»Бред его подслушав, к изголовьюПодошел Франциск: «Проснись, мой брат».И заботливей, чем мать, с любовьюОн ведет его тихонько в сад,Прямо к спелым гроздьям винограда.Но больной поднять не смеет взгляда;Ягоды под розовым лучом,Налитые соком золотистым,Под листом широким и росистымСветятся прозрачным янтарем.И Блаженный первый к ним склонился,Немощь плоти с братом разделил,Вместе с ним он от плода вкусил,Чтоб монах нарушить не стыдилсяСвой обет: «Не бойся прогневитьГоспода, – сказал Франциск, – чтоб душуБрата от страданий облегчить,Тысячи обетов я нарушу!На себя беру твой грех. ГотовДать ответ во всем: я знаю, Боже,Милосердье – для Тебя дорожеВсех молитв, обрядов и постов!»
VI
От служенья в мрачном, душном храмеВ сад порой Блаженный уходил.Там, под голубыми небесами,Целый день с улыбкой он следил,Как из сердца розы темно-алой,Из тюльпанов огненных пчелаСладкий, ароматный сок пила,И как солнце в ульях озарялоВосковые грани нежных сот,Где струился теплый, светлый мед.В их строенье мудрости так много,Что Франциск у пчелок золотых,Умных маленьких сестер своих,Познавать учился благость Бога.И когда в стыдливой красотеЛилии порой пред ним блистали,Дольние цветы напоминалиО Цветке Небесном, о Христе —Этой бледной, сладостной Лилее,Выросшей в долинах ГалилеиИ цветущей ныне в небесах.Тот цветок наполнил, умирая,Мир таким благоуханьем рая,Что проснулись мертвые в гробах.Так вселенная душе святогоКажется в гармонии своейСимволом Единого, Благого,Вечного, таящегося
