Зеркала прошедшего времени

– Наташа… вы мой белокрылый ангел… простите мне – я так соскучился… Когда я долго вас не вижу – я начинаю сходить с ума…

Она легко провела пальчиками по его льняным белым волосам, по высокой скуле, скользнула по губам. Одним хорошеньким пальчиком, затем другим… на целых два пальца ближе к поцелую. Дантес сделал вид, что хочет укусить ее, и тихо рассмеялся, удивляясь сам на себя.

Он вовсе не собирался целовать ее. Он только хотел знать правду. Он был теперь в полшаге от этой правды, на которую ему намекал Хромоножка… и которую знал Бенкендорф.

И которая, несомненно, известна ей.

Кажется, все сходится – ему велели приударить за ней, зная, что он не сможет устоять, и он легко увлекся ею, был вызван на дуэль, и все теперь только об этом и говорят…

И никому не приходит в голову, что его купили, подставили, обманули, надругались над его чувствами…

Но почему же он должен за нее умирать? Неужели только ради того, чтобы русский государь смог лишний раз обладать ее прекрасным телом?

– Вы преследуете меня, Жорж? – пропела Натали, стараясь не встречаться глазами с кавалергардом, и повернулась вполоборота, выгодно выставив напоказ голую шейку и крошечное ушко со сверкающей алмазной сережкой. – Послушайте… Если вы не ищете страшных неприятностей на свою голову – оставьте меня… Я разговаривала на днях с вашим papa – он такой удивительный, благородный человек… Он так вас любит… Он просил меня… Ах… – Она покраснела и глупо захихикала. – Он сказал… чтобы я была с вами честна до конца, чтобы не лгала вам… Вы понимаете, о чем я?

– Да, Наташа… Я тоже хочу, чтобы вы были со мной предельно откровенны – пожалуйста, я умоляю вас… Я вам никогда не лгал и впредь не стану этого делать. Я думаю, вам хорошо известно о том, что ваш супруг вызвал меня на дуэль…

Да что такое с ним сегодня? Полноте – да он ли это? Ее влюбленный белокурый рыцарь, подняв голову, в упор смотрел на нее тяжелым, мрачным взглядом, без тени улыбки, и она испугалась, почуяв неладное, и заметалась, не ожидая ничего подобного… Она была, пожалуй, готова к тому, что он накинется на нее с поцелуями и пылкими признаниями, но не к суровому допросу.

И вообще… Что он себе позволяет – кажется, его фамилия пока еще Геккерн, а не Бенкендорф!

Вместо ответа она томным, медленным жестом поправила колье на тонкой шее и, полуоткрыв влажный красный ротик и чуть прикусив нижнюю губу, уставилась в окно, на тусклый и промозглый ноябрьский день, не имеющий ничего общего с осенью – холодный и промозглый, зимний, сырой, рано клонившийся к темно- серому свинцовому закату.

– Что вы хотите услышать от меня, Жорж? При чем тут я? – Натали чувствовала, что ее нервы натянуты до предела, терпение вот-вот иссякнет, а быстренько закончить весьма опасный разговор страстными поцелуями скорее всего не удастся, что было непонятно и странно и совсем уж не похоже на обычное поведение влюбленного мужчины. – Зачем вы пришли – чтобы учинить мне допрос? Может, вы еще начнете кричать на меня? – В ее нежном голосочке зазвенели серебряные колокольчики, послышались слезы, и янтарные глазки, прекрасно натренированные перед зеркалом, безупречно выразили смесь смятения и страха. Нижняя губка ее дрогнула, и ей удалось наконец благополучно выжать слезу.

На Дантеса это, кажется, произвело должное впечатление, и он мучительно покраснел, не сводя с нее печальных голубых глаз, в которых так явно светились пронзительная жалость и тягостный упрек.

– Натали, – по-детски жалобно протянул он, – ну скажите мне правду, я не знаю, что мне делать… Ваш муж может убить меня… А за что, скажите, – за что? Любите ли вы меня? Если да, то я готов немедленно, сей же час умереть за вас. – Он снова взглянул ей в глаза, и она увидела настоящие, непритворные слезы, готовые вот-вот хлынуть градом. – Но если я вам безразличен… и если меня убьют, то это просто польстит вашему самолюбию, да? Вы быстро утешитесь и найдете себе новую жертву? Вы готовы так просто перешагнуть через чью-то смерть, потом легко забыть о ней, потом наметить себе другую жертву… потому что все сойдет вам с рук? Потому что надежное прикрытие всегда будет вам обеспечено?

Ах вот как ты теперь заговорил… пытаешься во всем обвинить меня, дрянной мальчишка – а я-то думала, что пришел поговорить со мной о любви!

– Да… как вы смеете! На что вы намекаете, Жорж? – страшно раздосадованная красавица повысила голос, впервые начисто забыв о кокетстве, и ее янтарные косящие глаза вспыхнули недобрым, желтым огнем, сделав ее похожей на изготовившуюся к прыжку тигрицу.

– Натали… Ну пожалейте меня, умоляю… Только скажите мне, что это неправда… что это все досужие светские сплетни, невозможный бред… будто бы вы любите государя…

Он даже представить себе не мог, что у волшебных фей и неземных созданий может быть такая тяжелая рука.

Что там Катрин рассказывала про мать… значит, есть в кого…

Две увесистых пощечины, одна за другой, да еще и с применением длинных, остро выточенных ногтей, до крови царапнувших щеку… Вторая пощечина была нанесена точным ударом маленького, но неожиданно крепкого Натальиного кулака, который резко, с неженской силой впечатался в его глаз.

Перед глазами замелькали и расплылись разноцветные круги и мелкие светящиеся точки. Жорж, охнув от неожиданности и дикой боли, отшатнулся, выпустив из объятий Натали.

– Только попробуйте сказать об этом хоть кому-нибудь, Дантес! Вы поняли? А ваши нелепые подозрения оставьте при себе – потому что завтра весь свет с вашей легкой руки начнет говорить об этом! – Наташа почти кричала, что было совершенно не похоже на нее, ее прелестные черты исказились, на лбу от напряжения проступили тонкие морщинки и капельки пота, лицо покраснело, а нос явно нуждался в пудре.

– Неужели вы считаете меня сплетником, Натали? – потрясенно прошептал Жорж, не веря своим глазам. Из прелестного белокрылого ангела Натали на его глазах превращалась в орущую сварливую бабу. – И почему вы так кричите… как будто это – правда?..

– Кто вам сказал? Да… как вы смеете? Вы просто дрянной, избалованный мальчишка, привыкший ни в