девочка – представляю ее шок, когда она поймет, кто для меня ты…
– А для меня – ты!
Они весело рассмеялись, повалившись на мягкий диван. Согревшийся Дантес, у которого от ласковых слов Луи потеплело на душе, схватил обеими руками голову Геккерна и притянул к себе, покрывая поцелуями его лицо.
– Я ни за что не полезу под пули, Луи… Я так боюсь… я не хочу умирать из-за Наташиных непомерных амбиций. Лучше уж действительно – под венец… Тогда тебе – благословлять нас с Катенькой… она и впрямь чудесная девушка… Но любить я все равно смогу только тебя… Вот прямо сейчас и начну… Чего головой мотаешь? Не веришь? Ты – мне – не веришь?
Дантес немедленно повалил его на спину и уселся верхом, прижав его бедрами к просторному дивану.
– Ничего у тебя не получится, – вызывающе заявил Геккерн, – ты себе поди все на свете отморозил, полуночник!
– Ах так? Может, проверим – а вдруг кое-что осталось?!
Руки и губы Жоржа нетерпеливо расправились с рубашкой Луи, его острый язычок лизнул ямочку на его шее, молодые зубки впились в плечи, и лишь поздно ночью они, уставшие и обессилевшие от любви, заснули, прижавшись друг к другу спинами, точно сросшиеся крыльями ангелы…
Клоун охотно развлекал валяющихся на свежей зеленой травке ребятишек, рассказывая им смешные сказки и показывая фокусы. Маленький Жорж, однако, чувствовал, что кудрявый клоун опасен и непредсказуем, что его надо бояться и обходить за версту, хотя природу этого страха понять не мог.
Просто боялся.
Мама велела Жоржу раздавать детишкам цветочки и конфеты, и он бродил по огромной, душной оранжерее в поисках самых ярких и красивых цветов.
Вот этот желтый тюльпан – для Огюста…
Гвоздика – для Жан-Клода…
Черная роза – для Рене…
Он несказанно обрадовался, найдя целую клумбу ярко-алых и жарких, как душный осенний закат, георгинов, и стал срезать их острыми садовыми ножницами – один за другим, бросая в круглую плетеную корзину, валявшуюся у его ног. Он подарит их Луи, лучшему другу, самому любимому… И maman будет счастлива, что у него есть такой замечательный, любящий друг… Сейчас он найдет Луи и вручит ему всю корзину…
Внезапно он увидал огонь.
Кудрявый клоун, кривясь в злобной нарисованной ухмылке, поджег оранжерею изнутри, крепко заперев дверь на замок, а сам убежал на улицу и теперь корчил рожи и хихикал, глядя на безумные попытки мальчика выбраться наружу.
Оранжерея быстро наполнялась густым черным дымом, и Жорж больше не мог дышать, беспрерывно кашляя и задыхаясь. Вдруг кто-то из детей с улицы крикнул ему: «Я знаю, это ты сам поджег!»
«Неправда!» – хотел крикнуть мальчик, но не услышал своего голоса и, из последних силенок колотя легкой цветочной корзинкой в прозрачное стекло, за которым было солнечно, прохладно и весело, тщетно пытался звать на помощь maman.
Она не услышит его криков… она не придет…
Он упал прямо на рассыпавшиеся веером цветы, которые на глазах увядали, теряли цвет и форму, превращаясь в неживое, страшное «нечто», в свою полную противоположность – синоним разрушения и смерти, и в последний момент успел заметить, что его георгины, живые и невредимые, парят высоко под куполом оранжереи, как крупные капли алой крови среди кромешного и густого, почти осязаемого, черного смрада…
Глава 13
Черная карета
У меня не живут цветы,
Красотой их на миг я обманут,
Постоят день-другой и завянут,
У меня не живут цветы.
Да и птицы здесь не живут,
Только хохлятся скорбно и глухо,
А наутро – комочек из пуха…
Даже птицы здесь не живут.
Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.
Мне продавший их букинист,
Помню, был и горбатым, и нищим…
