Тщета: Собрание стихотворений

одному, твердя Ему в любви и боли: «Твоя да будет Воля».
Но вот чего я не пойму и не постигну: как вы спасетесь,
если я погибну? как вам – в венке из роз сиять утешно,
мне – тлеть во тьме кромешной? как свят святой, покамест
грешен грешный? как Лазарь, в раю увидев – брат в аду
томится жаждой, не бросит радость вечную свою, чтоб
разделить с ним вечность муки каждой? где полнота Хри-
ста – пока пуста хотя б одна черта?
И если вы нам говорите всё ж, что, зная, любите, что вери-
те, узнав – всё поправ, я говорю вам: ложь.
Вы, захвативший все потиры иль «кратэры» любви, и муд-
рости, и веры, вы – всех святынь монополист, всех струн
Орфей, всех тайн мист – не мудрый вы, не любящий и даже
не верящий, не истинного слова дождь живой, но вождь
слепых – слепой в своем мираже. Иль – вчуже слитый с
верой древний Ужас, химера Змия крылата – но не ваия Арарата.

Крест не всегда – молитвенная грусть,
Он иногда – отточенная бритва.
Где вы помолитесь – я посмеюсь.
Но — встань, иерарх: мой смех — моя молитва.

Там, наверху – те двое бьются, чьи
Мы – братские и вражеские позы.
И, если там скрестилися мечи,
Нам вниз летят – колючки или розы.

Сон о нем

Устала я, устала снимать за покрывалом покрывало, яз-
вить созвучась, жалить – мучась. Устала, а всё мало. Я
по миру ходила-тосковала, семь пар лаптей железных из-
носила-истоптала с тех пор, семь каменных просфор я из­-
глодала, я на ветру сухою жердью висла – всё пытала у
жизни смысла, страсти у пристрастий, искала правды – у
счастья, великодушья – у великолепья. Но собирала одни
отрепья всяческих бессмыслиц. Обрывки лямок, да облом-
ки рамок и виселиц со мной в одной котомке.
Но научилась я: не понимая – жалеть, чужим болеть и по­
кланяться – отрицая. На исступленья рубеже я отнимала,
в диком мятеже восставшего вассала, лик за ликом, герб за
гербом, корону за короной. Но одного не трону – струн,
ваших струн. Рун ощупью касаюсь – и поклоняюсь.
Вы, кладезь всех ответов, скажите мне, что это значит –
что скажет он: «Икона Тайны Нежной» – и сердце неиз-
бежно займется, и по-другому бьется, и плачет?
Вы сбиравший снопы всезвучных ямбов, венки сонетов,
гроздья дифирамбов, терцин нерасторжимые соплетья,
канцон соцветья глубинно-голубиные, и зерна отборные –
газеллы, всех метров стрелы, – Вы, чье имя – всё буквами
уставными, большими, заглавными хотелось бы писать –
свою-то стать вы знаете ли сами?
Не камня ми украшенный венец, и не порфира, не ориф-
ламма, даже и не лира ваш настоящий голос — а бедный
«дикий колос»,
такой простой среди великолепий –
как сердце,
такой златой на книжном склепе –
как солнце,
такой святой – как счастье.
Вас и меня не будет, придут другие люди и назовут вас:
Вячеслав Премудрый – а под золотою пудрой проглянет и
станет: Вячеслав Печальный. И дальний читатель неизве-
стный поклонится вам: Вячеслав Созвездный – а выйдет в
те дни: Вячеслав Последний. Династии поэтов-лебедей
утонченный, законченный потомок — вот почему ваш го-
лос ломок и непонятен для людей, и музыкален, и одинок,
и царственно-печален.

И потому так много алых светов
На белизне лирических одежд –
Закат горит, Последний из поэтов,
В тени вечерних ваших вежд.

Вечернему я поклоняюсь свету –
Последнему Поэту —
за то, что был весь день его прекрасен
и полногласен;
за то, что он, всю глубь свою изведав,
одним собой измерен – себя не предал,
себе был верен;
за то, что он – о, зная, слишком зная, чтоб верить и лю-
бить, но зная тоже, что без знамения – конец и край нам,
не уставал неволить и тревожить, о Имени послушествуя
тайном –
я поклоняюсь.
За то, что стон земли моей опальной он повторил, как хор
венчальный;
за то, что где прошел он – счастья вестью – там процвела