— Нет! — возразила она отчаянным голосом. — Никто меня до сих пор не видел. А когда я въеду в город, там могут быть женщины.
Он взглянул на нее так, что она поняла: он думает — она спятила.
— Ты одета в ночную рубашку перед мужчинами. Разве это не хуже, чем если тебя увидят женщины?
«Почему мужчины так глупы? — удивлялась она. — Как же удается матерям всего мира научить их зашнуровывать ботинки, когда у них нет мозгов»? Она взглянула на него с большим терпением.
— Мужчинам нравится видеть женщин в ночных сорочках, я это знаю даже по своему небольшому опыту. — Ее тон дал ему понять: почему же он этого не знает? — А женщины смеются над другими женщинами, въезжающими в городок верхом на лошади одетыми только в грязные ночные сорочки.
Челюсть Коула отвисла в изумлении.
— Четверо опасных мужчин готовы убить тебя, а ты беспокоишься о женщинах, смеющихся над тобой?
Она скрестила руки на груди:
— Это вопрос самолюбия.
— Это вопрос жизни и смерти.
Он провел рукой по лицу. Ну, способен ли какой-нибудь мужчина понять женщину?
— Взгляни только на это место, там внизу, — сказал он, глядя через ее плечо на городок, расположенный в долине. В нем сохранилось только около восьми строений. Пара из них была с обгоревшими стенами, но одно выглядело так, будто его крыша тяжело дышит от избытка энергии.
Даже за то время, что они смотрели на городок, три человека стали стрелять друг в друга, и за эти несколько секунд один из них был уже мертв. Другие люди, толпящиеся поблизости, только на минуту оторвались от своих занятий при виде окровавленного трупа, этого самого обычного для них зрелища. Мужчина, который выглядел как работник похоронного бюро, поволок мертвого мужчину по улице.
— Мы вот-вот въедем в такой город, а тебя заботит, что тебя увидят в ночной сорочке? — Он усмехнулся ей в затылок. — Боишызя, что они не позволят тебе войти в местное общество дам, если ты будешь несоответственно одета?
Ясно, Коул вообще ее не понимал. Одним гибким движением она соскользнула с лошади и сказала ему, что не собирается появляться в городе, одетая в ночную сорочку, и ему не удалось уговорить ее переменить решение.
— Дори, — повторил он с едва сдерживаемым раздражением, — на тебе сейчас больше одежды, чем на любой женщине в городке. Ты ведь не декольтирована до неприличия.
Она не собиралась ему отвечать, потому что это не имело смысла. Но она твердо знала, что не может въехать верхом на лошади в этот странный маленький городок, одетая только в пятнадцать ярдов когда-то белого шелка.
— Дори, ты… — начал Коул.
— Поезжай и достань ей платье, — приказал Форд, взглянув на одного из своих людей и указав ему револьвером на городок.
При этом Коул обменялся с Фордом взглядом, старым как мир. Они сказали друг другу, что мужчина не понимает и никогда не поймет женщину, и не нужно даже стараться.
Дори, радуясь тому, что спешилась, отправилась в единственное тенистое место — под пинию — и уселась там, расправляя складки своей ночной рубашки вокруг себя так, как положено леди, которой она и была, как ей известно.
Коул безнадежно махнул здоровой рукой, снял с лошади канистру с водой и пошел к ней — предложить напиться. Он не отважился сказать ей хоть слово из опасения, что — может окончательно испортить себе настроение. Если она была так упряма, не откажется ли она делать то, что должна будет делать, когда они попытаются освободиться?
Растянувшись на траве позади нее и закрыв лицо шляпой, он сразу же крепко уснул.
Заслышав топот лошади, скачущей по направлению к ним, он автоматически дернулся за пистолетом, потом скорчился от боли, потревожив простреленную руку и очень огорчился, не обнаружив пистолета.
— Я достал, — сказал один из людей Форда ликующим, как у мальчишки, голосом. Без сомнения, он в первый раз и — насколько Коул знал его способы действия — в последний покупал платье для дамы. Бандит спешился и стал обо всем рассказывать Форду, а его лицо сияло счастьем, как будто он только что завершил свое первое банковское дело.
— Было нетрудно его достать. Я его взял у Элли, потому что только она одна в городе такая же маленькая, похожа на эту. Она сказала, что не хочет, чтобы его испачкали кровью.
Он с гордостью держал в руке ворох темно-красного бархата и мешок с бельем.
— Это все пришло из Парижа, — добавил он. Коул хохотнул с иронией.
— Париж в Теннесси? — спросил он, оглядывая платье. Это было платье для проститутки: очень мало чего над талией, потом на бедрах гладко и с волнующим турнюром, чтобы подчеркнуть изгибы женской задницы.
— Вези обратно, — сказал он. — Она его не наденет.
— А вот и надену, — возразила Дори, выступив вперед и выхватив платье из грязных рук мужчины.
— Не наденешь! — воскликнул негодующе Коул. — Здесь ничего нет сверху… Ты будешь… Тебя будет видно.
— Ты говоришь почти как священник в Уиллоубай.
Коул был поражен.
— Уиллоубай?
— Где я живу, и где есть золото, — сказала она значительно.
Коул был раздражен из-за платья, но от ее заявления он прямо-таки рассвирепел и не знал, как ему себя вести. Эта женщина выскользнула из его рук.
— Это платье ты не наденешь, — повторил он, выхватывая его у нее из рук.
— Нет, надену!
Она попыталась отобрать платье, но он спрятал его за спиной.
Тогда
— Если я не надену это платье, я в город не поеду и никто не получит никакого золота.
Коул никогда не сталкивался с подобной проблемой. Благодаря своей красивой внешности он мог не беспокоиться о том, как заставить женщину сказать «да». Кроме того, он никогда не был настолько глуп, чтобы запрещать женщине делать то, что она явно хотела сделать.
Инстинктивно он повернулся к другим мужчинам, но, к своему огорчению, увидел, что они наблюдают за всем так, словно он и Дори — странствующие актеры, разыгрывающие представление только затем, чтобы их позабавить. Даже Форд, чистивший ногти огромным ножом, что сгодился бы и быка освежевать, казалось, не спешил прекратить спор.
— Дори, ты должна выслушать меня, — сказал Коул, делая шаг к ней.
Она обернулась:
— Что со мной случится, если я надену это платье? Ты думаешь, что в городке большой выбор женских платьев, которые надевают в церковь? А кроме того — какое твое дело?
Уже и так рассерженный, Коул при этом заявлении просто осатанел.
— Я не хочу, чтобы весь городок на тебя пялился! — закричал он. — Ты моя жена!
К его огорчению, лицо Дори расплылось в улыбке. Казалось, что он доставил ей большое удовольствие.
— Отдай мне платье, — попросила она ласково, протянув руку.
Как могло такое маленькое существо довести мужчину просто до безумия? Или, может быть, это и не сумасшествие, а горечь опустошенности, которая заполнила его душу? Он никогда бы не усадил ее на лошадь в одной ночной сорочке, но ведь и не может купить ей приличное платье.
С покорностью на лице он подал ей платье, и Дори пошла за ближайший камень, чтобы его надеть.
