— Но ведь не все же умирают. Кто-нибудь да остается победителем.
— Нет, — возразил Меани, грустно покачав головой. — Не всегда. На острове Мана все истребили друг друга, все! Все! Перебили всех мужчин и женщин. Уцелел лишь один человек. Но он не пожелал жить на острове с мертвецами. Он сел в пирогу, ему удалось добраться до Таити, и он рассказал обо всем, что произошло у них на Мана. А потом, через две недели он тоже умер. Может быть, от горя. Мана — это такой маленький островок, не больше нашего, и теперь там никто не живет. Никто не желает туда ехать.
— А я думаю, — сказала Ивоа, вскидывая головку, — люди уехали на своих пирогах потому, что они боялись.
— Кого боялись? — спросил Парсел.
— Боялись тупапау!
Парсел улыбнулся.
— Зря ты улыбаешься, Адамо, — сказала Омаата. — Бывают тупапау до того злые, что они все время мучат людей.
— А что они делают?
— Вот, например, ты разожжешь огонь и поставишь греть воду. Стоит тебе отвернуться, тупапау выплеснут воду и затушат огонь.
Между Меани и Парселом оставалось свободное местечко, и Итиа быстро прошмыгнула туда. Затем легла на бок, сжалась комочком и, повернув к Парселу свое посеревшее от волнения личико, попросила:
— Дай мне руку.
— Зачем? — удивился Парсел.
— Я боюсь.
Парсел бросил нерешительный взгляд в сторону Ивоа, но Ивоа поспешно сказала:
— Видишь, ребенок боится, дай ей руку.
Парсел повиновался. Итиа сунула свою руку в теплые пальцы Парсела и, вздохнув, прижала их к щеке.
— Адамо, — заговорила Омаата, — а на твоем острове есть тупапау?
— Люди говорят, что есть.
— А что они делают?
— Расхаживают по ночам и гремят цепями.
— На Таити нет цепей, — улыбнулся Меани, — но наши тупапау тоже любят шуметь.
— Чем же они шумят?
— Всем чем угодно. — И он добавил — шутливо или всерьез, Парсел так и не понял: — Знай, что все шумы, которые ты слышишь, но не можешь объяснить, откуда они идут, производят тупапау.
— И днем тоже?
— И днем тоже.
— Тише! — вдруг крикнул Парсел.
Все застыли на месте, даже дохнуть боялись. Радужные безмолвные птички по-прежнему порхали вокруг, и не слышно было иных звуков, кроме мягкого трепетания их крылышек.
— Вот видишь, Меани, — сказал Парсел, — и тупапау тоже ушли. Они полетели за пирогами, когда люди с острова отплыли в открытое море.
— Может быть, — ответил Меани, — а может быть, они молчат потому, что боятся.
— Как? — удивился Парсел. — Тупапау тоже боятся? А кого?
— Да людей же, — пояснил Меани, и глаза его хитро блеснули.
— Что ж, — сказал Парсел, — утешительно знать, что духи тоже кого-нибудь боятся.
В глазах Меани по-прежнему светилось лукавое веселье. «Он не верит вовсе эти россказни», — подумал Парсел.
— Тупапау молчат потому, что боятся Жоно, — проговорила Итиа, садясь на траву, но руку Парсела не выпустила. — На Жоно страшно смотреть. Уж я знаю, что здешние тупапау никогда не видели таких людей, как Жоно.
— О юная дева, швыряющая камешки, как же тупапау могли видеть Жоно, если у них нет глаз? — засмеялся Меани.
— А кто тебе сказал, что у них нет глаз? — спросила Итиа.
— Если бы у них были глаза, ты бы их увидела. Вот, скажем, прогуливаешься ты по лесу, и вдруг из-за листьев на тебя смотрят два огромных глаза…
— Сохрани меня, Эатуа! — крикнула Итиа, прижимая руку Парсела к своей щеке. — Никогда больше я не осмелюсь одна ходить по лесу.
— Хочешь, я буду ходить с тобой?
Ивоа рассмеялась.
— Перестань дразнить ее, брат, — сказала она.
— А я, — гордо произнесла Омаата, — я тоже считаю, что тупапау боятся Жоно. На Жоно действительно страшно смотреть. Он огромный, как акула, и все тело у него в рыжей шерсти.
— Верно, — подтвердила Итиа, — с Жоно я тоже ничего не боюсь. Даже здесь, на незнакомом острове.
— Даже в лесу, — подхватила Ивоа.
— Жоно не человек, а скала, — произнесла Итиа, повысив голос. — Он совсем красный.
Парсел глядел на говоривших с улыбкой. Таитяне в совершенстве владеют искусством из всего на свете извлекать удовольствие и пугают-то они себя лишь для того, чтобы приятнее было убедиться в нелепости собственных страхов.
Взглянув на солнце, Парсел вынул руку из рук Итии, поднялся и, нагнувшись, подобрал с земли ружье. Хант и Меани последовали его примеру.
— А как же Авапуи? — спросила Итиа.
Парсел махнул рукой, а Меани обратился к девушке все так же лукаво:
— Пойдем со мной, Итиа. Давай их поищем.
— Нет, — отрезала Итиа. — Я хочу остаться с Адамо.
Догнав Меани, шагавшего во главе отряда, Парсел спросил:
— Ну что ты скажешь об этом острове, Меани?
— Это нехороший остров, — не задумываясь ответил Меани. — Плодородный, но нехороший.
— Почему?
— Во-первых, — сказал Меани, выставив большой и средний пальцы правой руки, — здесь нет лагуны. Значит, во время шторма нельзя будет ловить рыбу. Во-вторых, хижины придется строить в северной части из-за посевов и тени, а поток течет в противоположной стороне. Каждый день ходить за водой, час туда и час обратно.
— Да, — проговорил Парсел, — ты прав.
Он посмотрел на Меани и был потрясен вдумчивым, сосредоточенным выражением его глаз. Какое у него все-таки удивительное лицо! Мужественное и одновременно чем-то женственное, смеющееся и вдруг через мгновение серьезное. Мэсон считает таитян детьми, и все-таки не капитан, а Меани сразу подметил все неудобства острова.
— Ты будешь жалеть, что поехал со мной, — проговорил, помолчав, Парсел.
Меани повернулся к нему лицом и торжественно изрек:
— Лучше этот остров, где у меня есть друг, чем Таити без моего друга.
Парсел даже смутился. «Как глупо, — тут же мысленно одернул он себя. — Просто в Англии не принято выражать вслух свои чувства, да еще столь красноречиво. Но какое право я имею подозревать Меани в неискренности? Ведь он ради меня покинут родной остров».
Вдруг он услышал над самым ухом звонкий смех и поднял глаза.
— Почему ты смущаешься? — сказал Меани. — Ты же знаешь, что я сказал правду, и все-таки смутился.
— Таких вещей перитани не говорят, — краснея, признался Парсел.
— Знаю, — подтвердил Меани, кладя ему руку на плечо. — Все, что приятно слушать, они не говорят.
