— И дорого они стоят?
— Не дороже денег. Сами понимаете, парни гордятся нашей подлодкой.
В дверях появляется посетитель. Высокий, плотный, в засаленной спецовке.
— Привет, Легийу! А где наш новый эскулап?
— Я к вашим услугам.
— Ох, простите, господин доктор! Позвольте представиться, старшина Бишон.
— Здравствуйте, Бишон. Что вас привело ко мне?
— Да так. Горло болит и кашель.
— Понятное дело, — говорит Легийу. — Бортовая вентиляция.
Прослушиваю его. Осматриваю горло.
— Ничего серьезного. Легийу даст вам пастилки и микстуру от кашля. Температура у вас есть?
— Не уверен.
— Легийу, поставьте ему градусник.
Тем временем я заполняю историю болезни: любое недомогание, даже самое пустяковое, должно быть увековечено на бумаге. Начальство у нас без волокиты жить не может. Четверть часа — на осмотр, четверть часа — на писанину.
— Тридцать шесть и восемь, — объявляет Легийу. — Рано еще тебя упаковывать в целлофан и загружать в холодильник.
Бишон смеется. Этакий бонвиван, веселые глазки так и шныряют по сторонам, но чересчур уж полноват, видно не дурак поесть.
— Вы следите за своим весом, Бишон?
— Пытаюсь. Да уж больно тут кормежка классная.
— Что у вас за профессия, Бишон?
— Маслопуп в машинном.
— Как это понимать?
— Ну, механик я, в машинном отделении.
— И жарко у вас там?
— Еще бы! До тридцати пяти доходит. Не будь холодильников, и все пятьдесят было бы.
— Каких холодильников? — удивляюсь я. — Кухонных?
— Да нет, — улыбается Бишон, — не кухонных. У нас своя аппаратура, которая остужает воду и гонит вдоль стен по трубам. А потом вентиляторы разгоняют холодный воздух по всему отсеку.
— Поэтому-то вы вечно и ходите с бронхитом, — вставляет Легийу.
— Не только поэтому. Сам посуди, в машинном у нас тридцать пять, а в столовой сколько? Двадцать два от силы. Пойдешь поесть — и мигом простудишься.
— А ты не ешь. Похудание тебе на пользу.
— Не могу, — говорит Бишон. — Баб тут нет, выпивки тоже, надо же хоть чем-то себя вознаградить.
— А почему бы вам не надеть что-нибудь потеплее, когда вы идете обедать?
Бишон без особого энтузиазма соглашается.
Вообще механики — это не какие-нибудь там дохляки, а народ мужественный, закаленный, им не привыкать управляться со своими насосами, клапанами и вентилями. Этим «промасленным бушлатам», как они сами себя называют, нипочем ни холод, ни жара, ни сквозняки, ни шуточки, такие же сальные, как их робы.
За день я принял добрых полдюжины моряков; все они жаловались на пресловутую триаду «ухо- горло-нос».
— Понятное дело, — с довольным видом резюмирует Легийу. — Вентиляция виновата. Но через недельку все утрясется.
Возвращаясь к себе в каюту, я сталкиваюсь в коридоре с Жакье, которого не видел с тех пор, как он провожал меня накануне на мостик.
— А я вас ищу, доктор, — говорит он с детской улыбкой. — Командир просил вас зайти в кают- компанию.
— Иду. А почему так получилось, Жакье, что мы с вами не встретились там ни вчера, ни сегодня утром?
— Мы с Вильгельмом работаем посменно: неделю он, неделю я. Сейчас его черед.
— А вы чем теперь заняты?
— В основном уборкой офицерских кают. Вытираю пыль, драю умывальники, заправляю койки. Кстати, доктор, я заметил, что вы сами сегодня застелили свою койку. Я бы попросил вас больше этого не делать.
— Почему?
— Да потому, что матрасы у нас набиты тонкой стальной стружкой, можно пораниться, когда заправляешь простыню. Сколько случаев было.
— Спасибо за предупреждение, Жакье.
Мы прощаемся, я двигаюсь в кают-компанию. Все четыре кресла там пустуют. Как только я устраиваюсь в одном из них, невесть откуда выныривает Вильгельм:
— Не хотите ли чаю, доктор?
— С удовольствием.
Надо думать, кипяток у него уже был припасен: и минуты не прошло, как он ставит передо мной чашку и чайник, да еще тарелку с печеньем. Попивая чай я кошусь на него краешком глаза, Он худой, долговязый, держится с известной элегантностью, черты лица правильные, короткая стрижка, живой взгляд, Его отличает чисто профессиональная способность стушевываться, не скрываясь при этом окончательно из виду.
Я интересуюсь, как у него со здоровьем.
— Очень хорошо, доктор, благодарю вас, — отвечает Вильгельм и с виноватым видом, добавляет — Вот только зуб замучил.
— Ну и дела! — восклицаю я. — Неужели вы не удосужились сходить к дантисту на берегу?
— Этот зуб меня раньше не беспокоил. Дантист сказал, что у меня небольшой кариес.
Отсюда мораль: никогда не говори пациенту, что у него «небольшой» кариес.
— Приходите в лазарет завтра после дежурства. Посмотрим, что и как.
— Все дело в том, что это передний зуб. Мне бы не хотелось его вырывать.
— А кто вам сказал, что я рву зубы просто так, за здорово живешь? Если его можно подлечить, я постараюсь это сделать.
— Спасибо, доктор.
— И мне тоже чашечку чаю, Вильгельм, — внезапно раздается голос командира.
— Слушаюсь, командир, — отчеканивает Вильгельм, делая поворот на сто восемьдесят градусов.
— Вот так оно всегда, — замечаю я. — Он боится, что я выдеру у него зуб, который он не потрудился привести в порядок на берегу.
— Вы и в самом деле собираетесь это сделать? — спрашивает капитан, окидывая меня своими голубыми глазами; взгляд у него колючий и одновременно теплый.
— Ни в коем случае.
— Похвально. Если вы, доктор, не станете вырывать этот зуб, а залечите его, не причинив боли пациенту, команда будет считать вас настоящим эскулапом, а это поможет вам лучше справляться с вашими обязанностями, которые, как вы скоро увидите, довольно разнообразны и многочисленны.
«Вы скоро увидите». Точно такую же фразу я слышал сегодня от Легийу. Уж не сговорились ли они с капитаном?
Пауза. Он подносит чашку к губам, с наслаждением, как настоящий знаток, смакует чай. Потом отставляет чашку и безо всяких околичностей спрашивает:
— Ну, и каковы же ваши первые впечатления от встречи с офицерами?
— Прием был очень сердечным.
— Вы им тоже понравились, доктор. И вот еще что. Не думайте, будто вы обязаны все время торчать у
