Ну ясно! Маленький, засаленный, туго набитый бумажник! Чуть помятая карточка, и протягивают вам ее, слегка отставив палец! И мальчуган, одетый в костюм для первого причастия, с толстым молитвенником, зажатым под локтем, с напомаженными до блеска волосами, с тем ошалелым видом, который бывает у детей в дни великих праздников.
– А он у тебя крепыш!
– Еще бы! В школе он их всех тузит. Я не потому говорю, что он мой сын, но сам посмотри, какой парень – а?
Ниттель спрятал фотографию в бумажник.
– Малый у монахов учится, – добавил он скромно. – Я сам, заметь, попам ни на грош не верю. Ихним адом меня не запугаешь, в ихний рай я не верю, но детишки – дело другое. Я, видишь ли, предпочитаю платить, лишь бы у малого были принципы.
Несколько минут он молча тащил тележку, которая подпрыгивала на камнях мостовой. Платье покойницы снова задралось, и на солнце подрагивали ее розовые ляжки.
– Жене моей не на что было жаловаться, – повторил Ниттель. – Я человек серьезный, и вообще, по- моему, она просто в рубашке родилась. А насчет всего прочего, не поверишь, я хоть здоровяк, а не особенно ходок. Есть у меня жена, с меня хватает. Другие по бабам шляются, все никак не остепенятся. Это не в моем, браток, обычае. Ну, бывает раза два, от силы три в неделю, вместе с ребятами, и то только для смеху. Знаешь, встретимся, бывало, где-нибудь в баре часа в два ночи. К этому времени уже измотаешься порядком, попробуй поводи машину ночью, даже глаза начинает ломить. Ну выпьешь два-три маленьких, чтобы в себя прийти. А главное, всегда кто-нибудь да поднесет. «Эй, ребята! Рванем?» Ну как откажешь, ведь в дураках ходить будешь. «Рванем», – говорю, и, хлоп, все рассаживаются по своим бандурам… Куда ехать, нам известно, все улицы наперечет знаем. Ты бы, друг, поглядел – четыре такси одно за другим цепочкой, представляешь? Чисто кавалькада, один другого обогнать старается, Вот это работка! Крыло к крылу! Тут гляди в оба – среди шоферов такие шутники, такие свиньи попадаются… Умеют водить, спору нет. Все ведь классные шоферы, можешь мне поверить. Тут, главное, рефлекс надо иметь. Всякому хочется на финиш вырваться. Ну, останавливаемся, посвистим девчонкам!
– И тебе это доставляло удовольствие?
Ниттель недоуменно глянул на Майа.
– Ты что, сбрендил? Да разве это для удовольствия, я же тебе говорил, для смеху. На чем это я остановился? – добавил он.
– Как вы девкам свистели.
– Верно, значит, подсвистываем. Да, скажу я тебе! Некоторые парни забавлялись с девчонками прямо на сиденье. Это не в моем, брат, духе. Я на таких девчонок особенно не зарюсь. Я сижу, а девчонка на коленях у моих ног. Веришь? Словно паша какой. И, знаешь, мне тогда чудится, будто и я барин, хоть на часок. Удобно сижу на заднем сиденье, а девчонка у моих ног! Вот тогда-то и чувствуешь себя важной персоной! «Жозеф, можете ехать!» Иной раз, понимаешь, я заранее покупал дорогую сигару, чтобы в этот момент покурить. Понимаешь? Я на заднем сиденье, удобно так сижу, в зубах сигара, ну чисто хозяин со своей машинисткой. Девка у моих ног, понятно? Ну фабрикант, что ли, понятно? Словом, крупный делец. И за все про все две десятки.
– Это у тебя от воображения. В конце концов это не бог весть что.
– Верно, верно, – живо подхватил Ниттель, – но ведь за все про все две десятки, понимаешь, две десятки. А некоторые парни вообще ничего не платят. Прогонят девку, а денег не дадут.
– Ну это уже свинство.
Ниттель вскинул на Майа свои простодушные глаза.
– Свинство. С чего это ты взял? По отношению к девчонкам, что ли? Подумаешь, девчонки! И говорить о них не стоит! Я, заметь, никогда так не делаю. Я ведь не такой, у меня принцип есть. Надо тебе сказать, – добавил он, помолчав, – я тоже у монахов воспитывался.
Майа улыбнулся и вытащил из кармана пачку «голуаз».
– Сигарету?
– Тебе не останется.
– Ничего, бери. Они мне дешево обошлись. Торговец не захотел денег брать.
– Врешь! – крикнул Ниттель и даже остановился. – Ведь врешь, да?
– Чистая правда.
– Ты что надо мной смеешься?
– Ничуть.
– Ты говоришь, он не захотел с тебя денег брать?
– Да.
– Значит, отказался от кровных денежек?
– Да.
– Поди ж ты! Прямо не верится! Отказался от денег! А может, он… того… тронулся?
– Нет. Просто он деморализован, вот и все.
– Деморализован? – переспросил Ниттель. – Ну и словечко! Деморализован! Хоть бы все они деморализовались. Ах ты господи! Вот было бы здорово. Входишь в магазин и говоришь: «Дайте мне то-то и то-то». Заворачивают тебе чин по чину, да еще улыбаются, а ты уходишь и денег не платишь! Это номер!
– Тогда и тебе пассажиры за проезд платить не будут.
