– Нет, – сказала, топнув ногой, Жанна, – нет, слышите, нет и нет! Я дом не брошу.
– Чудесно, – сказал он, – в таком случае я ухожу, прощайте!
Он протянул Жанне руку, но она не пожала ее, а только пристально посмотрела на него глазами, полными слез.
– Послушайте, – наконец сказала она, – значит, вы меня совсем не любите?
Майа тупо взглянул на Жанну.
– Господи! Но об этом, по-моему, у нас и разговору не было.
– Скажите, Жюльен, ну скажите же, значит, вы меня совсем, совсем не любите? Ну, хоть чуточку?
– При чем здесь это?
– Скажите, Жюльен, – молила она, – скажите, неужели вы меня совсем, совсем не любите, ну хоть самую чуточку?
– Если хотите знать, я вас уважаю, потому что вы храбрая девушка… То есть храбрая в определенном смысле слова. А так как вы еще и хорошенькая, я безусловно мог бы почувствовать к вам физическое влечение… Не понимаю, зачем я все это говорю, – гневно добавил он, – вы сами это отлично знаете. Впрочем, это здесь ни при чем.
– Да, – плаксиво протянула она, – я отлично вижу, что вы меня не любите. Ничуть, даже капельку. И знаете, мне даже кажется, что вы на меня сердитесь. Не пойму за что, но сердитесь.
– Я сержусь? На вас?
– Да, вы на меня сердитесь и бросаете меня здесь совсем одну.
– Только от вас зависит не быть здесь одной, – устало сказал Майа. – Идите к Антуанетте.
– Ой, Жюльен, – сказала Жанна, – мне так страшно. А вы собираетесь уходить! Вы просто не хотите признаться, что сердитесь на меня.
– Да не сержусь я на вас! – крикнул Майа.
Столько раз их спор заходил в тупик, столько раз все начиналось с самого начала, что теперь Майа уже окончательно запутался. Он чувствовал себя взволнованным, смущенным, выходил из себя.
– Да, да, сердитесь! – сказала Жанна, ломая руки. – Сердитесь потому, что убили из-за меня двух человек.
– Нет, – сказал Майа. – У, черт! – неожиданно крикнул он, не сдержав налетевшего гнева. – Да замолчите же!
– Жюльен!…
– Нет! – крикнул Жюльен. – Я ухожу, слышите, ухожу!
Он шагнул к двери. И сразу же Жанна очутилась возле него, обвила руками его шею, прижалась к нему всем телом. Она покрывала короткими быстрыми поцелуями все его лицо. Он видел совсем близко ее розовые, свежие, неловкие губы, тыкавшиеся в его лицо с щенячьей неуклюжестью.
– Жюльен!
– Оставьте меня!
– Нет, – сказала она, и голос ее дрогнул, – нет. Я ведь вас люблю! Люблю вас!
Он попытался вырваться из ее объятий, но она держала его с неестественной силой. И продолжала покрывать его лицо беглыми поцелуями. Она жалась к нему всем телом, вцеплялась в него изо всех сил.
– Жюльен, – вдруг глухо шепнула она, – Жюльен, возьми меня!
Они боролись, чуть не сталкиваясь головами. Жанна сплела руки вокруг его шеи и прижимала к себе с неженской силой. Он яростно рвался из ее рук и, должно быть, причинил ей боль. Но она упорно продолжала осыпать его лицо поцелуями. На своих губах он чувствовал ее горячее дыхание.
– Сейчас же, Жюльен, сейчас же, сейчас!…
– Грязная сучка, – прошипел он сквозь стиснутые губы, – на все готова, лишь бы сохранить свой дом!
– Нет, Жюльен, нет, не из-за дома, я тебя люблю.
– Оставь меня! – яростно крикнул он.
Жанна искала его губы. На своем лице он ощущал прикосновение ее горячего влажного рта. Тело ее крепко прижималось к его телу. Он чувствовал, что она дрожит с головы до ног. Он поносил ее, чуть не касаясь губами ее губ, но она не слушала, она все сильнее жалась к нему. И вдруг в висках у него застучало.
– Шлюха! – пробормотал он злым голосом, – Если тебе этого надо было, так пусть бы они и сделали свое дело.
Объятия Жанны сразу разжались. Она отстранилась от Майа. Она молчала. Только глядела на него, и он не мог вынести ее взгляда.
– Ну, – сказал он, – надеюсь, спектакль окончен!
– Убирайтесь!
– Значит, великой любви пришел конец? – спросил он развязным до вульгарности тоном.
– Да. Убирайтесь!
