Король долго сидел молча. Наконец он шевельнулся, поднял флакон и подозвал одну из девушек.
– Он пьет со мной! – сказал он, указывая на Кентона.
Лучники расступились, пропустили девушку. Она остановилась перед Кентоном, поднесла к его губам флакон. Он выпил, поднял голову и поклонился.
– Кланет, – сказал король, – человек, знающий Малдонаха из Ура, не может быть рабом.
– Повелитель, – упрямо ответил черный жрец. – Мой раб останется у меня.
– Неужели? – засмеялся король. – Язва в брюхе комара! Неужели?
Вокруг зазвенели натягиваемые луки.
– Повелитель, – выдохнул Кланет и опустил голову, – он остается у тебя.
Проходя мимо, Кланет слышал, как скрипят зубы черного жреца, слышал, как он втягивает воздух, как после долгого бега. И Кентон, улыбаясь, прошел сквозь строй лучников и остановился возле короля.
– Человек, знающий Малдонаха, – улыбнулся король, – ты удивляешься, как это я, один, обладаю большей властью, чем жрецы всех богов и все их боги. Потому, что во всей Эмактиле только у меня нет ни богов, ни суеверий. Я единственный человек, который знает, что в мире существуют лишь три реальности. Вино – оно до некоторого предела позволяет человеку видеть яснее, чем боги. Власть – вместе с хитростью она делает человека выше богов. Смерть – которую боги не могут отменить и которой распоряжаюсь я.
– Вино! Власть! Смерть! – запел китаец.
– У этих жрецов множество богов, и каждый ревнует к остальным. Хо! Хо! – рассмеялся король. – У меня нет богов. Поэтому я справедлив ко всем. Справедливый судья должен не иметь предрассудков и не иметь веры.
– Наш повелитель не имеет предрассудков! – запел китаец.
– Он не имеет веры! – пели лучники.
– Я на одной чашке весов, – кивнул король. – На другой множество богов и жрецов. Есть только три вещи, в реальности которых я уверен. Вино, власть, смерть! Те, кто пытается перевесить меня, верят во многое другое. Поэтому я перевешиваю их. Если бы мне противостоял только один бог, только одна вера – я был бы внизу. Да, три к одному! Вот парадокс – и в нем правда.
– Повелитель Эмактилы говорит правду! – шептали лучники.
– Лучше три прямые стрелы в колчане, чем триста кривых И если в Эмактиле появится человек с одной стрелой и эта стрела будет прямее моих трех – этот человек будет править на моем месте, – лучился радостью король.
Лучники, слушайте своего короля! – пел китаец.
– Итак, – сказал король, – поскольку боги и жрецы ревнуют друг к другу, они сделали меня, который не думает ни о богах, ни о жрецах, королем Эмактилы, чтобы сохранить мир между ними и не дать им уничтожить друг друга. И так как у меня десять лучниках против одного их лучника и двадцать мечников против одного их мечника, я делаю это очень хорошо. Хо! Хо! – рассмеялся король. – Такова власть.
– У нашего повелителя есть власть! – воскликнул китаец.
– А имея власть, я могу пить, сколько хочу, – хихикал король.
– Наш повелитель пьян, – шептали лучники вдоль всей палаты.
– Пьяный или трезвый, я король двух смертей, – хихикал правитель Эмактилы.
– Двух смертей, – шептали лучники, кивая друг другу.
– Перед тобой, человек, знающий Малдонаха, я сниму с них покрывала, – сказал король.
– Лучники по сторонам и сзади, наклоните головы! – закричал китаец. Головы лучников со всех трех сторон живого фриза немедленно упали на грудь.
Вуаль спала с фигуры слева от короля.
Глядя на Кентона глубокими глазами, в которых была нежность матери, стыдливость девушки, страсть любовницы, стояла женщина. Ее обнаженное тело было безупречно. В единый хор в нем сливались мать, девушка и любовница. на дышала всеми веснами, когда-либо посещавшими землю. Она была дверью в очарованный мир, символом всего, что может дать земля – всей красоты и всей радости. Она была всей сладостью жизни, ее обещаниями, ее экстазами, ее соблазнами и ее разумом. Глядя на нее, Кентон понял, что за жизнь нужно держаться всеми силами. Она дорога и полна удивительными дарами. Ее нельзя упускать!
И что смерь ужасна!
Он не испытывал желания к этой женщине. Но она пробудила в нем желание жить и раздула это пламя в целый пожар.
В правой руке она держала странный изогнутый инструмент, с длинными кривыми лезвиями и острыми клыками.
– Ей я отдаю только тех, кто мне очень не нравится, – хихикал король. – Она убивает их медленно. Глядя на нее, они цепляются за жизнь, яростно, отчаянно цепляются за нее. Каждый момент жизни, который она отнимает у них этими клыками и когтями, длится целую вечность. И целую вечность они борются со смертью. Медленно отнимает она у них жизнь, и они уходят из жизни с воплями, цепляясь за нее, отворачивая упрямые лица от смерти. А теперь – взгляни!
Спала вуаль с фигуры справа.
Здесь скорчился черный карлик, бесформенный, искривленный, отвратительный. Он смотрел на Кентона тусклыми глазами, в которых были все печали, вся усталость, все разочарования жизни; вся жизнь с ее бесполезной, утомительной, пустой работой. Глядя на него, Кентон забыл о первой фигуре – он понял, что
