— Я… да, трагическая судьба… Алек, идешь?
— Ты иди, mon ange[28], я еще посижу. Прими снотворное и хорошенько укройся. Я приду, посмотрю, как ты себя чувствуешь… Да, господа, — сказал он, поворачиваясь к остальным, — женщины, хоть они и выше нас, обладают такой хрупкой нервной системой! Их надо жалеть, беречь… Моя мать…
Заметив, что его никто не слушает, он коротко кашлянул и снова опустился на стул. Милика напевала что-то вполголоса, крупно крестясь. Остальные смущенно смотрели друг на друга, не зная, что делать. В поведении Милики было что-то смешное, но в конце концов — что может быть смешного в сочувствии? Никто не смел уйти и оставить остальных. Поэтому все робко расселись вокруг стола. Бутылка водки пошла по кругу, все заговорили низкими, приглушенными голосами. Первым оказался Мирча, переживавший, казалось, сильнее всех. Он снял очки и близоруко заморгал голубыми глазами:
— Не могу, не могу поверить… Почему я здесь оказался?.. такая драма… какое мне дело до этих драм? Я веду спокойную, размеренную жизнь — как часовой механизм… Но что я говорю? С тех пор как я приехал сюда, случаются только невероятные вещи… Как в страшном сне! Да, таких снов и врагу не пожелаешь… Был один умный человек, Фрейд, если бы он узнал, что мне снится, он бы сильно обрадовался… А ведь я предчувствовал, что все это не к добру… И почему — барышня Попа, почему именно она?
— Вы предпочли бы, чтобы это был кто-нибудь другой из нас?
— Такой глупый вопрос, господин Барбу, мне редко доводилось слышать. Я так мечтал спокойно провести отпуск, а здесь — куда ни сунься, наткнешься на труп…
— Как она выглядела, товарищ? — обратился Панделе к Алеку.
— Кто, господин?.. — вздрогнул тот, опомнившись от каких-то никому неизвестных мыслей.
— Ну, она, покойница.
— Габриэлла? Ужасно, господа! Невыносимое зрелище…
— Сильно покалечена?
— A-а, нет. Казалось, что она спит… Что вышла из моря и отдыхает.
— Как же это, ведь утопленники… Когда я был ребенком, в соседнем селе утонул один человек, в пруду… Так его узнали только по сапогам.
— Все же странно, что она не была изуродована… Мой покойный отец, полковник, говорил, что все, умиравшие на войне, выглядели по-разному. Двух человек одинаковых не было.
Милика тихо плакала.
— Бедняжка, бедняжка, — повторяла она, всхлипывая. — Такая молоденькая…
— Судьба, мадам Милика, судьба… Что тебе на роду написано.
АБВ нашел, что ему пора вмешаться:
— Что вы хотите этим сказать, господин Пырву?
— Она ведь пошла плавать… вы знаете, как она это делала… бывало, заплывет так, что и не видно…
— Откуда вы знаете, что она пошла плавать?
— Так… чего же ей было делать в море?
— Она в купальном костюме, — уточнил Алек.
— Да, господин Верня, мы ведь лучше знаем. Разве она впервые купалась ночью? Только вчера, бедняжка, она была сильно подвыпивши…
— Верно, господин Нае… судорога или коллапс… Злой час человека везде найдет, — Снова вздохнул Мирча.
— Господа, существует очень интересная теория одного англичанина, Мак-Кинней: «человек перед лицом судьбы». В девяти случаях из десяти….
— Бросьте вы теории, Алек, эта девушка плавала божественно. Я занимался водным спортом, и то она меня обставляла…
— А я, если хорошенько подумать, делаю другой вывод. Она покончила с собой, товарищи.
— Почему, Лика, почему? Молодая, с дипломом, с положением… Чего ей не хватало?
— Какие у нее могли быть причины? Мне показалось, что по характеру она человек веселый и оптимистичный, — усомнился и АБВ в ответ на заявление Цинтоя.
— Но неуравновешенный… Все самоубийцы — люди неуравновешенные.
— Да, я думаю, что господин Габровяну прав, — вмешался Алек. — De mortibus nihil nisi bene[29], это верно, но Мона тоже считает, что она была экзальтированной… Не правда ли, господин Ионеску?
Джелу вздрогнул, потревоженный в своих мыслях. Надев очки, он пристально поглядел на Василиаде:
— Что вы говорите? Экзальтированная… не знаю… вы ее лучше знали. Мне она показалась просто романтичной.
— Какая там романтика, уважаемый? Не видели, как она вела себя в последний вечер? Нервы не выдержали… сначала страх, потом вдруг веселье. Я не психиатр, но насколько я знаю, это — признаки истерии.
— У нее было много странностей: йога, эта история с птицами… — поддержал его Алек.
— Оставите вы ее странности. Покажите мне человека, у которого их нет!
— Да уж, Мирчулика, тебе лучше знать.
— Товарищи, мы начинаем отвлекаться. Нужно установить причину. Отыскать корни зла. Вот если бы речь шла о молодой женщине из какой-нибудь капиталистической страны, я бы еще понял, а так… что вы наделали, товарищ? — патетически закончил Панделе, строго впиваясь взглядом в глаза Джелу.
Тот несколько мгновений выдерживал его взгляд, потом с отвращением пожал плечами.
— Дядя Панделе, оставьте вы человека в покое! Ведь Габи, прости ее бог, с нами со всеми кокетничала… Такая у нее была натура… Будто вы сами не знаете?
— Товарищ Нае, я не позволю, не позволю!.. Я человек серьезный, женат уже пятнадцать лет. И если кто-нибудь захочет разрушить мою семью, я не посмотрю…
— Дядя Панделе, извините, вы меня неправильно поняли. Я и не собирался на вас намекать. Просто я думал, что вы заметили, что пока не появился господин Джелу, Габи, бедняжка, интересовалась другими холостяками нашего двора, всеми по очереди. Даже с кону[30] Алеку попробовала… Ладно, ладно, я ведь не со зла это говорю, а чтобы уточнить некоторые вещи.
— Совершенство форм, прикрывающее полную бессодержательность. Банальная и слегка вульгарная.
— Ну и ну, господин Василиаде! «Банальная»! Недаром у мадам Моны были нервные припадки, когда вы занимались с ней йогой.
— Товарищи, если кто-нибудь из вас чувствует себя виноватым в душевном и психическом расстройстве той, которая носила имя Габриэллы Попа, пусть он признает это открыто, самокритично… Хотя я остаюсь при убеждении, что это все-таки товарищ…
— Чего это вы все «товарищ» да «товарищ», дядя Панделе? Может, у бедняги была какая-нибудь запутанная история в Бухаресте — получила известие, и это толкнуло ее на ложный шаг…
— Господа, — вмешался АБВ, — мы ведь все равно витаем в сфере предположений. Почему же мы забываем, что в этом дворе уже был убит один человек?
Все вдруг замолчали. Мысль, которую все старательно загоняли в самый дальний уголок мозга, вдруг обретя жизнь, поразила их, как удар. И все заговорили — вперемешку, перебивая друг друга:
— Преступление! Этого только не хватало!
— С чего это вы, товарищ?
— Какая у нее могла быть причина? Cui prodest?[31]
— Продест-непродест, но это уж слишком!
— Несчастное стечение обстоятельств…
— Да, стечение не всегда бывает счастливым, — послышался веселый голос Влада, который выходил из комнаты, как всегда, обнимая за плечи Дану… — Хороший пример подаете вы нам, молодежи… каждый вечер — попойка. Пошли лучше прогуляемся по берегу…
