пятьдесят человеческих фигур разных форм и размеров сидят час за часом, день за днем в тихой комнате в полном молчании. Крохотный Шпенёк по соседству с Альмой – Самой Большой Женщиной в Мире и Генри – Самым Тощим Человеком на Земле; Ирма и Эдна бок о бок; даже Эдди неподвижно и совершенно бессловесно сидит здесь, словно мешок с картошкой. Мечтатели и Уродцы, к их собственному удивлению, согласились на предложение Биби и Спада попробовать с неделю поупражняться в прочищении мозгов, надеясь, что это поможет им найти выход из личных и общественных тупиков.
Каждый день Биби встречался с каждым из них наедине, а по вечерам проходили групповые сессии вопросов-ответов. И дело было не в том, что у них всегда находились ответы: просто их все глубже и глубже погружали в вопросы, во всяком случае, так думал Бадди. Программа Биби, как представлялось, была направлена, скорее, на освобождение мозгов от всего, за что они до сих пор держались, чем на наполнение их какой-то новой информацией: этой техникой, как Бадди мог заключить из слов Отшельника, Бинго и других старожилов ранчо, в совершенстве владел дядя Биби – Отто Браун. Он не слишком много говорил им, но вел их все глубже в тайну и верил, что они сами отыщут свой путь.
Как бы ни старался Биби уклониться от этой роли, казалось, что он абсолютно в своей стихии.
– «Ищи наслаждений, беги от боли», – сказала Ронда во время одной из таких сессий. – Разве не существует точки зрения вне пределов этого постулата? Разве нет способа существования, который решает все в одно мгновение, вместо того чтобы слепо делать один идиотский шаг за другим?
– Есть, – ответил Биби. – Найдите его.
– Меня беспокоит представление, – сказал Висенте, – что мы – всего лишь биохимические машины, движимые генетическими программами к предназначению, которое от нас не зависит; все наши великие искания – всего-навсего складочка на совершенно не симпатизирующей нам нити ДНК.
– Не могу упрекнуть вас за то, что вас это беспокоит, – сказал Биби, – если вы так думаете.
Очень многое из того, что говорил отец, Бадди не мог понять вовсе или понимал лишь отчасти.
Например, на тему многотрудности жизни:
«Мы должны охотно отказываться от всего – даже от роскоши испытывать страх».
«Нам дан сырой материал жизни, и мы можем построить из него что угодно. Если захотите, можете построить отчаяние и отрицание. Или можете взять все, что с вами происходит, и построить силу, сочувствие и ясность. Вам нужно сделать свой ум устойчивым, сильным и ясным. Тогда вы поймете, что надо делать».
Биби обучил их Четырем Свободам – основе существования самоосвобожденной личности – в том виде, как они были переданы ему Дядюшкой Отто.
Вот эти Четыре Свободы:
И он призывал их каждый момент дня поддерживать в себе состояние ясной и непрерывной осознанности, которое он называл «Абсолютным Присутствием».
– Прошлое – это иллюзия, – сказал Биби во время одной из таких вечерних бесед. – Оно существует только у вас в уме.
– Но мне нравилось прошлое, – сказал Эдди. – Мне оно нравилось гораздо больше, чем нравится то, что прямо сейчас!
– Что есть время? – спросила Ронда.
– Времени нет, – улыбнулся Биби. – Мы соберемся снова в восемь утра.
– Но… почему все так, как оно есть? – спросил Шпенёк. – То есть жизнь, я хочу сказать?
– Вселенная обладает бесконечными возможностями существования, – ответил Биби. – Мы проживаем одну из них.
Висенте становился все раздраженнее и раздраженнее.
– Но каков смысл существования? – наконец взорвался он. – Разве не об этом мы все время толкуем?
– Существование, существование, существование, – отвечал Биби, пристально глядя на него поразительно ясными синими глазами. – Что бы вы делали, если бы вы не существовали?
Этот вопрос, словно стрела, проник в самую глубину экзистенциальной души Висенте. «Что бы я делал, – снова и снова задавал он его себе, – если бы не существовал?» И не мог ответить: несмотря на бессчетные часы, проведенные Висенте в размышлениях о том, что, возможно, небытие предпочтительнее бытия, он никогда по-настоящему не задумывался, каким может быть небытие, как это – не существовать? Теперь он начал рассматривать эту проблему всем своим существом – и телом, и разумом – круглосуточно, днем и ночью. Что бы он делал, если бы не существовал? Что сейчас делает Баттерфляй?
Эдди, сидя в полном молчании день за днем, переживал такой же процесс вопрошания, хотя его вариант был более хаотичным. Его размышления пошли примерно по такой линии: «Зачем я живу? Что, черт возьми, все мы делаем здесь?» Потом они свелись просто к: «Какого…?» И в конце концов остановились на самом главном вопросе, какой все люди задавали себе с тех пор, как слезли с деревьев, прочно встали на землю и решили, что им это нравится:
Когда они вот так сидели, Биби побуждал их все глубже и глубже погружаться в вопросы.
– Пусть ваш ум будет открыт и восприимчив, – говорил он им, – и решения придут к вам сами.
– Не понимаю, чего хорошего вот так сидеть на одном месте, избегая мировых проблем, – говорил Родриго.
– Дело не в том, что кто-то чего-то избегает, – отвечал ему Биби. – Речь о том, чтобы подойти прямо к сути того, чего вы больше всего боитесь, и примириться с неизбежным.
Висенте встретился с мраком. Ронда – с гордостью. Эдди – с неуверенностью в себе. Бадди – с отчаянием.
Никто не знал, с чем встретился Родриго, потому что он вдруг исчез и не появлялся целую неделю, пока все это не закончилось.
Бадди, погруженный в глубочайшие размышления о своей жизни, испытывал множество самых разных чувств. Он чувствовал густоту бытия, ощущая ее как туман, сквозь который надо пробиться; испытывал клаустрофобию от того, что замкнут внутри собственного существования; гнев от того, что это существование вообще имеет какую-то определенную форму. Он переживал ужасную утрату Баттерфляй и Алефа, его мучило состояние мира и страны и невозможное, безответное стремление к Ронде. Зачем все это? Сможет ли он когда-нибудь справиться хоть с чем-то из всего этого? Возможно ли, – задавал он себе вопрос, – когда-либо по-настоящему понять тайну бытия? Отчаяние Бадди поднималось перед ним, словно густая чаща, словно вставшие стеной джунгли. Но в нем нарастала уверенность: чтобы достичь своего предназначения, ты должен сначала пробиться сквозь дебри своего отчаяния. И он ушел в него с головой.
Бадди окинул мысленным взором широкий ландшафт прошлого – ему представилось, что, если он сумеет полностью осознать прошлое, он сможет осилить путь вперед, миг за мигом, пока наконец не обретет власть над настоящим. А проникнув в прошлое, он пошел еще глубже. Он очистил свой мозг до такой степени и погрузился в себя так глубоко, что в конце концов все мысли, все вопросы и представления исчезли, и он остался в пустоте и открытости чистой и безупречной тайны. И к собственному удивлению, Бадди обнаружил, что по ту сторону его страха и отчаяния… что у страха и отчаяния на самом деле есть ТА, ДРУГАЯ сторона. Он словно бы заново проснулся, в полной мере ощущая, что это такое – просто быть живым, какое это чудо – чувствовать влагу собственной крови у себя под кожей.
«Если бы мы перестали спрашивать, какой смысл имеет жизнь, – подумал Бадди, – мы, может быть, поняли бы то, что знает каждый ребенок: жизнь и есть смысл».
В тот вечер Бадди оставался вне дома еще долго после того, как стемнело. Луна бесконечным туннелем света устремлялась в пустоту космического пространства. Звезды рассыпались, сверкая на ткани ночи. Само горящее звездами небо казалось единой, ясной, как звон колокола, мыслью.
