продаже сигарет. Их головы размером с хозяйственную сумку соединялись с плечами чем-то, что со строго медицинской точки зрения можно было назвать шеями, но что на самом деле было скорее наростами из мышечной ткани.
На них были синие спортивные пиджаки с эмблемой «Лос-анджелесских бизонов». У одного из них волосы были подстрижены по-военному, у другого – сальные космы свисали на плечи, у третьего – пышная шевелюра в стиле «афро». Вместе они весили не менее полутонны.
Они стояли перед стеклянной витриной мебельного магазина и слаженно пели. Тренировочные сборы закончились, и им предстояла ночь приключений в славном городе Сан-Франциско. Они были в добродушном и приподнятом настроении, еще более приподнятом благодаря выпивке, и когда они увидели сморщенного старого азиата, ни у одного из них и в мыслях не было оставить карьеру профессионального футболиста.
– Приветствую тебя, брат из третьего мира, – пропел великан с пышной шевелюрой,
Чиун остановился, смиренно сложив руки, посмотрел на великана-негра и ничего не ответил.
– Я приветствую решение президента пригласить вашего премьера, великого руководителя третьего мира. Китаец и негр – братья.
Это был конец блестящей карьеры атакующего защитника «Бульдозера» Джонса. На следующий день газеты написали, что, по всей вероятности, он снова сможет ходить примерно через год. Двое его приятелей были дисквалифицированы на одну игру и оштрафованы на пятьсот долларов каждый. Оба они утверждали – и полиции, и газетчикам, – что маленький старый китаец поднял «Бульдозера» и швырнул его на них.
По сообщениям газет, тренер Харрахан заявил, что его нельзя считать слишком строгим наставником, но подобные случаи безудержного пьянства катастрофически сказываются на всей команде. «Мы потеряли одного из самых выдающихся атакующих защитников в истории футбола. Это трагедия, и откровенная ложь только усугубляет ситуацию».
Пока тренер разбирался со своими проблемами, Римо решал свои. Им с Чиуном необходимо было уносить ноги из Сан-Франциско и перебраться в Сан-Хуан, где однажды ночью ему пришлось попросить Чиуна об одолжении, причем на согласие старика он нисколько не рассчитывал.
Чиун отдыхал в «люксе», который занимал под именем мистера Паркса, а Римо числился его камердинером. Смит только что благополучно улетел в Нью-Йорк. И Римо ничего не оставалось делать, как прямо сказать Чиуну:
– Чиун, нам придется охранять одного китайца и попытаться спасти жизнь другого.
Чиун молча кивнул.
– Ты согласен?!
– Да, конечно. Почему бы и нет?
– Ну, я же знаю твое отношение к китайцам.
– Отношение? Как можно относиться к насекомым? Если наши хозяева, которые платят нам деньги и кормят нас, хотят, чтобы мы присматривали и охраняли тараканов, мы будем делать то, что они нам прикажут. – Чиун улыбнулся, и, помолчав немного, произнес: – Только вот еще что.
– Что? – спросил Римо.
– Если вам положено получить какие-нибудь деньги от китайцев, требуй деньги вперед. Ничего не делай, пока тебе не заплатят. Недавно китайцы наняли несколько человек из моей деревни для исполнения крайне опасного задания. Они не только ничего не заплатали, но даже попытались избавиться от моих сограждан.
– Я и не знал, что китайские коммунисты пользуются услугами Синанджу.
– Не коммунисты. Император Чу-ди.
– Чу-ди? Тот, который выстроил Запретный город?
– Он самый.
– Недавно? Это было пятьсот лет назад.
– Для корейца это всего несколько дней. Так помни: пусть платят вперед.
– Обязательно. – Римо снова удивился, когда Чиун с готовностью согласился подстричь бороду.
– Когда имеешь дело с насекомыми, совершенно не важно как ты выглядишь, – пояснил он.
И вот теперь они стояли у входа в дамскую комнату в аэропорту Дорваль и ждали. Сентябрьский дождь барабанил в окна, и им было прохладно в легких костюмах. Надо будет при первой возможности купить демисезонную одежду.
– Она, наверное, крадет мыло, или полотенца, или туалетную бумагу, – сказал, улыбаясь, Чиун.
– Она там уже десять минут. Пожалуй, пойду проверю, – отозвался Римо.
Он достал значок, который получил от Смита вместе с удостоверениями для себя и Чиуна, и ворвался в дамскую комнату со словами: «Санитарный инспектор. Всего минутку, леди». Тон его был официальный, корректный и ровный, так что никто не стал протестовать и все скоренько вышли.
Все, кроме нее. Она сворачивала бумажные полотенца и засовывала их себе под китель.
– Что вы делаете? – изумился Римо.
– Возможно, в вашей стране не будет ни полотенец, ни туалетной бумаги. А здесь полно. Полно. Бумага во всех кабинках,
– В Соединенных Штатах повсюду полно туалетной бумаги во всех кабинках.
– Во всех кабинках?
– Ну да, конечно, если служащие не забыли пополнить ее запасы.
– Ага. Ну, тогда возьмем немного. Я привезла с собой бумагу из Пекина.
– Туалетную бумагу?
– Должным образом подготовиться к заданию – значит выполнить задание. Тот, кто готовясь выполнить задание, не смотрит на дело со всех сторон, неизбежно споткнется с одной стороны. Будь готов!
– Вы скаут?
– Нет. Это высказывание Мао. А где книжка? – вдруг забеспокоилась она.
– Она у моего помощника.
– Вы ее еще не читали?
– Она была у меня всего десять минут.
– За десять минут можно выучить два самых ценных высказывания Председателя Мао. И это могло бы освободить вас от ваших империалистических эксплуататорских привычек. То же относится и к вашему цепному псу.
Римо схватил девушка за оба плеча – мягко, но цепко.
– Послушай, детка, – сказал он. – Меня не волнует, как ты называешь меня. Но выбирай выражения, когда имеешь дело с Чиуном. «Цепной пес» и «лакей империализма» – не самые подходящие наименования для человека, который старше тебя в три или четыре раза.
– Если старый мир реакционен и гнил, он должен быть похоронен вместе со всеми анахронизмами, мешающими человечеству.
– Он мой друг, – сказал Римо. – Я не хочу, чтобы его обижали.
– Ваши единственные друзья – это партия и рабочая солидарность.
Девушка произнесла эти слова, явно ожидая похвалы. Она вовсе не ожидала резкую боль подмышками. А Римо продолжал работать большими пальцами, круговыми движениями буквально ввинчивая мышцы в суставы. Ее чудесные миндалевидные глаза от боли стали почти круглыми. Она разинула рот, собираясь закричать, и Римо пришлось прикрыть ей рот ладонью.
– Слушай, детка, и слушай внимательно. Я не хочу, чтобы ты оскорбляла того человека, который стоит за дверью. Он заслуживает уважения. Если не желаешь его уважать, то, по крайней мере, не груби. Я позволю себе высказать предположение, что он знает о мире больше тебя, и если ты заткнешься хоть на минутку, ты можешь многому от него научиться. Впрочем, научишься ты или нет – это меня не касается. Но вот твое плохое воспитание меня касается непосредственно. Так что если ты еще раз позволишь себе распустить язык, детка, мне придется перемолоть твои плечики и сделать из них фарш.
Римо воткнул палец правой руки еще глубже и почувствовал, как напряглось все ее тело. Лицо исказилось от боли.
– Ну что ж, вот и поговорили, – ласково сказал Римо, – и достигли революционного консенсуса. Верно?
