Смит повесил трубку специального телефона с белой кнопкой. Ах, обнять бы снова жену, попрощаться с дочерьми, сыграть еще хоть одну партию в гольф в Уэстчестерском клубе! А ведь он уже почти добился результата восемьдесят ударов на восемнадцать лунок. С какой это стати гольф именно сегодня вдруг приобрел такую важность? Странно. Но с другой стороны – а чем объяснить то значение, которое гольф играет в жизни во все остальные дни?
Может быть, уйти сейчас – это наилучший выход. В Библии сказано, что никто не знает своего часа. Но Смит знает это с точностью до секунды. Он опять посмотрел на часы. Еще минута. Он достал из жилетного кармана пакетик с одной ампулой – ей предстоит сделать свое дело.
Белая ампула была продолговатой формы, а концы ее были вроде как стесаны, что придавало ей форму гробика. Это чтобы люди знали – это яд, и не приняли ее по ошибке. Смит уяснил себе это правило, когда ему было шесть лет. Такого рода информация не исчезает бесследно, человек живет с ней, хотя, может быть, никогда в жизни она ему практически не понадобится.
Перед мысленным взором Смита проносились лица, слова и чувства, выплывшие из глубин сознания – а ему-то казалось, что все это давно забыто. Вспоминая прожитую жизнь, Смит машинально катал пальцами ампулу по записке с распоряжением отправить алюминиевый ящик в Парсиппани, штат Нью-Джерси.
Зазвенел аппарат специальной связи. Смит поднял трубку и обратил внимание, что руки его дрожат. Трубка чуть не выскользнула из рук – так вспотели ладони.
– У меня для вас хорошие новости, – донесся голос Римо.
– Слушаю, – отозвался Смит.
– Я думаю, что сумею выйти на нашего друга. Я как раз направляюсь туда, где он сейчас находится.
– Очень хорошо, – сказал доктор Смит. – Попутного вам ветра. Кстати, вы можете сказать Чиуну, чтобы он возвращался в Фолкрофт.
– Не-а, – возразил Римо. – Он сделает свое дело в лучшем виде. Я знаю, как его можно использовать.
– Ну, – протянул Смит. – Он не очень-то вписывается в общую картину. Отошлите его.
– Не пойдет, – заявил Римо. – Он мне нужен. Да не волнуйтесь вы так. Все пройдет отлично.
– Ну хорошо, – голос Смита звучал совершенно спокойно. – Просто скажите ему, что я прошу его вернуться. О'кей?
– Ни-ни. Я знаю ваши штучки. Я ему скажу, и он вернется, что бы там я ему еще ни наплел. Он профессионал.
– Вот и вы тоже будьте профессионалом. Я хочу, чтобы он вернулся.
– Получите его завтра.
– Скажите ему сегодня.
– Не будем торговаться, дорогой.
– Римо, это приказ. Это очень важный приказ.
На другом конце провода замолчали. Часть телефонной линии до определенного пункта вполне могла быть прослушана. Доктор Смит не должен был говорить того, что он только что сказал, но надо было попытаться и власть употребить.
Не сработало.
– Черт вас побери, вечно вы беспокоитесь по пустякам. Я вам завтра позвоню. Днем больше, днем меньше – вам от этого хуже не станет.
– Вы отказываетесь выполнить приказ?
– Обратитесь в суд, – донеслись последние слова Римо. Потом – щелчок, и линия отключилась.
Доктор Смит вернул трубку на место, вернул ампулу в пакетик, пакетик вернул в жилетный карман и позвонил секретарше:
– Позвоните моей жене. Скажите ей, что я поздно вернусь сегодня. Потом позвоните в клуб и закажите для меня на вечер площадку для гольфа.
– Да, сэр. Кстати, насчет вашего распоряжения об отправке оборудования из подвала. Отправить?
– Не сегодня, – сказал доктор Смит.
До двенадцати часов завтрашнего дня никаких забот в обязанностей у Смита не было. Ему оставалось выполнить только одно дело – умереть и унести с собой в могилу всю организацию. Но он не мог сделать этого, пока не был сделан первый шаг – Римо еще был жив. А раз ему больше не предстояло принимать никаких решений, можно и сыграть в гольф. Конечно, за всеми этими заботами и тревогами ему не добиться восьмидесяти ударов. Если он сможет закончить игру хотя бы за девяносто, это уже будет достижением с учетом всех нынешних обстоятельств. Девяносто сегодня – это все равно что восемьдесят в любой другой день. А сегодня дело обстояло настолько серьезно, что Смит даже мог позволить себе «маллиган». Нет, даже два «маллигана».
Особенность характера доктора Харолда В. Смита заключалась в том, что вся честность и холодная решительность его – та, что не позволяла отступить ни на шаг от принятого решения, – таяла, как дым, как только он ставил белый мячик на зеленый газон поля.
Прежде чем поставить мячик на стартовую отметку на первом треке, доктору Смиту пришлось хорошенько разогреться. К этому его вынуждали: неотвратимость судьбы, низкая температура тела и неуверенность в том, что он сможет точно послать мяч в лунку с расстояния больше шести футов. К тому же не хотелось ударить в грязь лицом при своем последнем выступлении. Но уже после первой лунки Смит был уверен, что добьется своего.
Глава девятнадцатая
Берной Джексон упаковал в «дипломат» свой «Магнум» 357-го калибра – револьвер, более известный под именем «пушка с ручкой». Он бы взял и настоящую пушку, но она не поместилась бы ни в «дипломате», ни на первом этаже школы каратэ «Бонг Ри». Он также не прочь был бы взять с собой человек пять крутых ребят из своей команды, а еще лучше – для усиления – и пару мальчиков из команд Бруклина и Бронкса.
Но чего он действительно хотел всю дорогу, пока выводил из гаража свой «Флитвуд», по пути чуть не сбив пожарный гидрант, – и точно знал, что хочет именно этого, – так это вообще не появляться возле школы каратэ.
Когда он вел свой серый лимузин с откидным верхом, стереомагнитофоном, баром, телефоном и цветным телевизором (в свое время он выложил за машину четырнадцать штук) по Сто двадцать пятой улице, направляясь в сторону Ист-Ривер-драйв, ему на мгновение пришла в голову мысль, что если свернуть на север, то можно будет и уехать подальше отсюда. Конечно, сначала ему пришлось бы вернуться к себе в берлогу и забрать все, что там есть в потайном сейфе. Сколько там? Тысяч сто двадцать. Это всего лишь малая часть того, что он стоит, но с этой суммой он останется жив. Тогда можно будет начать все сначала, и мало-помалу вернуть все. Он контролировал значительную часть операций по местной лотерее, которую называли просто игрой в «числа», и знал, как делать свое дело.
Руки его вспотели и плохо держали руль. Вот он проехал под железнодорожным мостом у вокзала Пенн-Сентрал. Ему было девять, когда он впервые осознал, что эта дорога ведет вовсе не в те далекие прекрасные края, а лишь за пределы города Нью-Йорка, где было множество других гнусных городишек, которые не больно-то привечали черных мальчишек вроде Берноя Джексона. Ах, как мудра была его бабушка: «Люди никогда не пожелают тебе добра, сынок».
И он верил в это. И в тот момент, когда ему надо было бы особенно поверить в это, восемь лет тому назад, он вдруг почему-то забыл про это. И вот теперь, в полном соответствии с законами жизни в Гарлеме, ему предстояло умереть за принятое однажды неверное решение.
Джексон врубил кондиционер на полную мощность, но нашел в этом мало утешения. Ему было и холодно и жарко одновременно. Он насухо вытер правую ладонь о мягкую ткань сиденья. В своем первом «Кадиллаке» он обтянул все сиденья белым мехом – ужасно глупо, но он всю жизнь мечтал об этом. Мех протерся моментально, а уже за первый месяц какие-то сволочи пять раз корежили его машину, даже когда она стояла в гараже.
Его нынешний «Флитвуд» был серого цвета, и все, что в нем есть хорошего, было надежно упрятано. Скоро он выедет на Ист-Ривер-драйв. А когда он повернет направо, на юг, к своему конечному месту назначения – к китайскому кварталу, к своей собственной смерти, пути назад уже не будет. В этом было
