Чиун мягким жестом поднял руку, как бы призывая Ремо внимательно прислушаться к тому, что он будет говорить.
— Я объясню тебе, сын мой, почему я совершаю поступки, которые тебе не ясны. Для того, чтобы понять поступок, нужно понимать человека, совершающего его. Я должен тебе рассказать о себе и о моём народе. И тогда ты уразумеешь, почему я так поступаю и отчего так ненавижу китайцев.
Многие приняли бы меня за преступника, профессионального убийцу, который обучает других, как надо убивать. Пусть так. Но я не преступник, я хороший человек. Я делаю то, что считаю своей обязанностью. Это наш образ жизни в Синанджу, наш способ уцелеть.
Ты родом из богатой страны. Даже самые убогие западные страны неизмеримо богаче, чем моя родина. Я тебе кое-что уже говорил о своей деревне Синанджу. Она так бедна, что ты даже не сможешь представить себе степень этой нищеты. Земля способна прокормить только одну треть проживающих там людей. И это в самые урожайные годы.
До того, как мы нашли способ выжить, мы были вынуждены уничтожать половину рождавшихся девочек. Мы с печалью бросали их в залив, произнося при этом, что возвращаем их к себе домой, чтобы они вновь родились в лучшие времена. В неурожайные и голодные годы мы делали то же самое и с мальчиками. Я не думаю, что большинство жителей деревни верили в эту сказку. Но всё-таки это лучше, чем сказать матери, что её ребёнок стал жертвой крабов и акул. Эта ложь хоть как-то скрашивала скорбь и горечь.
Представь себе, что Китай — это тело, а Корея — рука. Под мышкой находится Синанджу, в эту деревню правители Китая и Кореи ссылали провинившихся. Принцев, которые предали своих отцов; мудрецов, волшебников, творивших зло. Однажды — я полагаю, это происходило в 400-м году по вашему летосчислению, а по нашему то была эпоха соловьёв — в деревне появился один человек.
Мужчин, подобных ему, мы ещё никогда не встречали. Он и выглядел совсем иначе. Он был родом с острова, находившегося неподалёку от нашего полуострова. Из Японии. Это было ещё до нинджутсу, до каратэ, до всего этого. Пришельца прокляли на своём острове за то, что он жил с матерью как с женщиной. Но он не был виноват. Он не знал, что она приходилась ему матерью. Но они всё равно наказали его, вырвав ему глаза с помощью бамбуковых палочек.
Голос Чиуна задрожал, когда он попытался воспроизвести напыщенную речь.
«Мы бросаем тебя на самое дно этой грязной, заброшенной богами земли, — изрёк капитан японской лодки несчастному слепцу, — смерть — слишком большая милость для тебя». И слепец ответил.
В этот момент голос Чиуна напрягся от волнения. Его глаза обратились к потолку.
«Послушай, — произнёс мужчина. — У вас есть глаза, но вы не можете видеть. У вас есть сердце, но вы лишены милосердия. У вас есть уши, но вы не слышите плеска волн, бьющихся о борт лодки. У вас есть руки, но вы не умеете ими пользоваться. Проклятие будет преследовать вас. Потому что я сейчас вижу новый народ в Синанджу. Я вижу народ, который сможет разрешить любые мелкие ссоры и дрязги. Я вижу настоящих мужчин. Я вижу людей добра, которые внесут свой гнев и ярость в ваши глупые перебранки. С сегодняшнего дня и на вечные времена, приходя в Синанджу, берите с собой деньги. На оплату тех войн, которые вы не сможете вести сами. Я накладываю эту плату на вас и на всех, кто родом не из этой деревни. Это будет вознаграждение за всё, что вы не способны выполнить сами, ведь вам не ведомо благочестие.»
Чиун был явно доволен своей историей.
— Ну, а сейчас, сын мой, скажи мне, что ты думаешь об этой легенде. Только правду.
Ремо замешкался с ответом.
— Говори правду, — потребовал Чиун.
— Я думаю, всё это так же естественно, как то, что умерщвлённые дети возвращаются домой. Я считаю, что люди Синанджу стали профессиональными убийцами, потому как у них не было другого способа выжить. Я уверен, эта сказка придумана для того, чтобы сделать из дерьма конфетку.
Лицо Чиуна вытянулось, обычные морщинки резко заострились, карие глаза неестественно вспыхнули. Губы превратились в тонкую злую линию. Он прошипел:
— Что? Это твоя правда? Не передумаешь ли ты?
— Если я должен потерять твою любовь, маленький отец, потому что говорю правду, ну что же, тогда пусть я её потеряю. Я не хочу, чтобы к нашим отношениям примешивалась ложь, ведь то, что существует между нами, умрёт при возникновении лжи. Я убеждён, что твой рассказ о Синанджу просто миф, который сочинили в своё оправдание.
Лицо Чиуна расслабилось, и он улыбнулся.
— Я тоже так полагаю. Хе-хе. Но ты почти соврал из боязни обидеть меня. Хе-хе. И всё-таки это красивая легенда, а?
— Прекрасная.
— Ну, а теперь вернёмся к делу. В 1421 году император Чу Ти нанял нашего Мастера, человека, от которого зависела вся деревня.
— От одного человека?
— Один — это сила. Настоящий мужчина вполне способен в одиночку содержать слабых, бедных и престарелых людей деревни, защитить всех, кто не может постоять за себя. Наш Мастер взял с собой в Китай меч синанджу, изготовленный из лучшего металла, длиной более двух метров. В его задачу входило казнить архитекторов и строителей Таи-Тхо Тиен, тронного зала, за то что они знали расположение тайных входов и выходов.
Ремо прервал его:
— Зачем ему понадобился меч?
— Рука предназначена для нападения, а меч — для казни.
Ремо понимающе кивнул.
— Он выполнил свои обязанности полностью. В полдень того дня, когда было закончено строительство Таи-Тхо Тиен, император созвал всех архитекторов и строителей в секретное подземелье, где, как он сказал, они будут должным образом вознаграждены.
Но император там так и не появился. Вместо него собравшимся воздал должное наш Мастер. Ра-аз, и меч двигался налево. Ра-аз, и меч двигался направо. Ра-аз, и меч обрушивался вниз, но вряд ли кто-то из людей видел сверкание лезвия или понимал, что происходит. Да-а.
Чиун взял в обе руки воображаемый меч. Поистине он был воображаемым, иначе какой бы двухметровый клинок смог двигаться с такой быстротой и лёгкостью.
— Ра-аз! Он оставил меч там, вместе с трупами, чтобы вернуться за ним после того, как получит плату за работу. Прежде чем расплатиться, император пригласил Мастера отобедать с ним. А Мастер сказал: «Не могу. Мой народ голодает. Я должен принести им пищу». Сейчас я говорю чистую правду, Ремо.
— Но император-таки угостил Мастера отравленным фруктом. И Мастер был беспомощен в этой ситуации? Разве ваши люди не имеют средства против яда?
— Есть только одно средство — не есть. Надо знать, что ешь. В этом твоя слабость, сын мой. Хотя никому не требуется отравлять тебя, потому что ты сам себя травишь каждый день. Пицца, сосиски, жареное мясо, картофельное пюре, кожа дичи. Фу-у-у. В общем, Мае тёр проснулся в поле. Благодаря тому, что у него был необычайно выносливый организм, он только замёрз. Пешком, страшно ослабнув и лишившись своей недюжинной силы, Мастер возвратился в Синанджу. К тому времени, когда он вернулся, люди в деревне опять посылали в небытие своих новорождённых.
Голова Чиуна поникла. Он уставился взглядом в пол.
— Для меня неудача означает — послать детей «домой». Я не могу позволить себе неудачи, даже если мне прикажут убить тебя. Сегодня я Мастер.
— Это твоя головная боль, не моя, — в голосе Ремо чувствовался холод.
— Ты прав. Это моя головная боль.
— Ну, а как насчёт архитекторов и строителей? Они-то за что заслужили смерть?
— Это расплата за то, что ты подрядился работать на китайцев.
— Но ведь Мастер синанджу тоже заплатил эту же цену, — сказал Ремо.
Он был в высшей степени разгневан и разочарован, ничто не могло уязвить его сильнее. Он всегда знал, что Чиун профессионал и что, если возникнет необходимость, Чиун пожертвует и им, Ремо. Но ему не понравилось, когда он в самом деле услышал про это.
