Когда женщины принялись гладить его, ласкать и целовать, он оттолкнул их.
– Я пришел за деньгами, а не за ласками. Нет денет – нет Милого Джонни.
И он замолчал в ожидании, пока они принесут ему «выручку». То, что они отдавали, не составляло и десятой доли суммы, которую они еженедельно получали от него же в пухлых белых конвертах, но это не имело значения. Более тог, об этом надо было забыть, ибо в противном случае вся игра расстроилась бы. Имя девушки, у которой на сей раз якобы не было денег, пока не упоминалось. Эта роль переходила от одной проститутки к другой и иногда оказывалась достаточно тяжелой. Сегодня она выпала Пусси, крашеной блондинке с большой грудью. Она пока курила в своей комнате, стараясь не смотреть в зеркало.
– Чертов идиот! – выругалась она про себя. Но тут же добавила: – Хотя кто идиот на самом деле? Тебя ведь лупят, дорогая, а не его. Он ведь платит, а не ты.
Если бы ей пришлось выбирать – оставаться ли здесь на ночь, когда приходила ее очередь, или идти на улицу, она лучше бы ушла. Но зато потом впереди будет целый месяц до следующего раза, так что глупо отказываться от таких легких денег. Незаметно опять наступала ее очередь, а потом опять легкие деньги. И так полтора года. Во всяком случае, ей хватало на жизнь. И не надо было думать, куда вложить деньги: Милый Джонни был еще и Джоном Лэримером, президентом банка, и помогал распорядиться деньгами.
– Так, кого-то нет, кто-то сегодня без денег! – услышала она рычанье Милого Джонни.
Пусси затушила сигарету и второпях больно обожглась. Она вышла из комнаты, посасывая палец.
– Где деньги, ты, женщина? – спросил Милый Джонни.
– Вот, дорогой. Была неудачная неделя.
Пусси протянула ему две бумажки по десять долларов и одну пятидолларовую.
– Здесь только двадцать пять. Мало. Где мои деньги?
При этом Пусси получила пощечину, но палец болел сильнее, и она забыла изобразить на лице муку.
Это было ошибкой. Последовал удар коленом в живот, от которого она согнулась пополам. Так больно он никогда еще не дрался.
– Ах ты сука, стерва! Проклятая белая сука! – завопил он и навалился на нее, а тут и подруги схватили ее за руки.
– Убери свои проклятые лапы, чертов банкир! – закричала Пусси и вдруг, заметив полные ненависти взгляды товарок, поняла, что они не хотят терять свой заработок. Фифи ударила ее лампой по зубам.
– Прижги ей соски. Милый Джонни. Не позволяй ни одной женщине так поносить тебя. Ты наш мужчина, – сказала Фифи.
– Да, да, – сказал Лэример. – Верно.
– Она боится огня. Жги ее, жги суку! Ты наш господин.
– Не-ет, ради Бога нет! – умоляла Пусси, но ей заткнули рот подушкой, сорвали с нее неглиже, а потом ее груди коснулся чей-то рот и чьи-то волосы рассыпались по плечам. Это была одна из ее подруг.
– А теперь выжги этой стерве сосок!
Они мстили за то, что она нарушила правила игры. Это была неподдельная месть, так мстят настоящие сутенеры.
Пусси все ждала, что боль прекратится, но она усиливалась и спускалась все ниже, запах горелого мяса смешивался с терпким запахом духов ее подруг.
Когда жгучая боль охватила низ живота, до нее донесся странный голос, упомянувший какой-то странный праздник:
– С праздником Свиньи всех и каждого!
Мучения прекратились, ее руки больше никто не держал, и она услышала какой-то свист и треск костей. Скорчившись, она лежала на ковре. Кто-то задавал Лэримеру вопросы, и тот отвечал плаксивым голосом.
– Спасибо, и с праздником Свиньи!
Послышался звук, будто сломали большую кость, и кто-то осторожно вынул у нее изо рта подушку.
– Где у вас витамин "Е"?
Пусси не открывала глаз. Она не хотела их открывать. Она не хотела видеть. Когда глаза закрыты, не так больно.
– Должен быть в ванной, – прошептала она.
– Благодарю.
Она не слышала, как человек сходил в ванную, но тут же, неестественно скоро почувствовала, как ожоги чем-то смазывают. Потом ее завернули в простыню и осторожно, на удивление аккуратно, подняли и положили на что-то мягкое. Это была кровать.
– Отдыхай. Каждый день по два раза мажь ожоги витамином "Е". Излечивает наверняка.
– Очень больно, дайте что-нибудь от боли.
– Лучше прибегнем к ручной акупунктуре, милочка. Мы в Синанджу нового американского образца знаем в этом толк.
Она почувствовала, как незнакомые пальцы нащупали у нее на шее какую-то точку. Одно нажатие, и она перестала ощущать собственное тело. Ушла и боль.
– Спасибо, большое спасибо!
– А кстати, что такая испорченная девушка, как ты, делает в таком высоконравственном месте?
Пусси не хотелось смеяться, во всяком случае, сейчас, здесь, в таком виде, после всего случившегося. Но все равно было смешно.
– Мы в войсках Синанджу нового американского образца не лишены чувства юмора. Этим мы отличаемся от старого, восточного образца. С праздником Свиньи и всем спокойной ночи!
Позже, днем, когда полиция и коронеры заполонили дом и задавали ей вопросы, она вдруг увидела, что выносят тела, покрытые простынями. Она попыталась было объяснить, что произошло, но кто-то сказал, что она в шоке, и ей дали успокоительное и обезболивающее. К сожалению, эффект акупунктуры, в которую никто не верил, тут же пропал, и к ней вернулись боль и страдание.
Римо покинул роскошные по меркам Скрэнтона апартаменты. До рассвета оставалось еще немного времени, и он направился по последнему адресу, который дал ему покойный Джон Лэример, известный также как Милый Джонни.
Особняк Стейса имел три этажа и сочетал в себе элементы греческой и английской архитектуры. Под рукой Римо вделанный в косяк двери мощный запор лопнул с сухим треском.
Стейс, по описанию Лэримера, был моложавым на вид широкоплечим человеком с проседью лет пятидесяти с лишним.
Римо тихо прошел по дому, проверил все кровати, но не нашел никого подходящего под это описание. В первой комнате для прислуги кто-то тощий, в другой – толстый вместе со своей женой, подростки спали в своих комнатах, а старый, истощенный и, видимо, доживающий последние дни человек занимал комнату, где должна была бы быть спальня хозяина.
Римо разбудил толстяка, и тот с испугом подтвердил, что мистер Стейс и был тем, кто спал в комнате хозяина, но вот уже два дня не вставал с постели. Римо вновь погрузил толстяка в сон, постаравшись, чтобы тот заснул не навеки.
Он разбудил иссохшего и бледного как привидение хозяина легким шлепком по лбу и осторожно повел его в подвал. Старик едва передвигался, шаркая ногами, бессмысленно поводя глазами, словно в поисках утраченной молодости.
– Вы – Энтони Стейс, он же Ансельмо Стасио? – спросил Римо.
Старик кивнул.
– Теперь это уже не важно, – сказал он прерывающимся голосом.
Римо внимательно посмотрел на редкие седые волосы, морщинистую кожу, мешками висевшую под глазами, высохшие, с пятнами, руки, согбенную спину.
– Вам не дашь пятьдесят, – сказал Римо.
– Верно. Я так раньше не выглядел.
– Извините, что разбудил вас, старина, но вы играли не по правилам. Это, конечно, выгодно, но только до тех пор, пока вы не мешаете верхам, тогда это плохо кончается.
– Что ты собираешься отнять у меня, парень? Жизнь? День? Несколько часов? Минуту? Что ты хочешь
