Как у большинства людей, причастных к серийным убийствам, у нее были аргументы в свою защиту. Требовался только особый, определенный взгляд на вещи. Она регулярно играла в гольф с доктором Демметом, чтобы иметь довесок к зарплате, которая, естественно, была ниже, чем у содиректоров-мужчин. Деммет рассказал ей о том, что творится в операционных, что хирурги приходят на операции так накачавшись депрессантами, что их потом уводят под руки. О специальной медсестре, следившей только за тем, чтобы инструменты после операции не оставались в кишках пациентов. Она узнала новое слово – «ятрогения». Оно относилось к тем пациентам, которые умерли скорее из-за обычных для больницы накладок и неразберихи, чем из-за неудачной операции.
Но установить это было трудно. Медики не дураки. Очевидная некомпетентность обошлась бы им дорого. Поэтому в больницах все делалось шито-крыто, врачи и другой медицинский персонал никогда не свидетельствовали друг против друга, что служило им моральной поддержкой. Все это навело ее на мысль, что врач может без труда убить того, кого захочет, во время хирургического вмешательства, а затем спокойно уйти от ответственности.
Вскоре возник и первый благотворитель, пожелавший завещать деньги клинике. Произошло это случайно. Когда зазвонил телефон, в офисе, кроме Кэти, никого не было. Одна известная и уважаемая в городе дама собиралась оставить свое состояние клинике Роблера, где, как она считала, ее деньги принесут пользу.
Кэти Хал нанесла визит этой женщине, старой зануде, о которой никто не пожалеет и не вспомнит после ее смерти. Та решила, что ее внук, в чью пользу было составлено завещание, человек никудышный, транжир. Нет, теперь он получит столько, сколько необходимо для поддержания его существования. Кэти Хал сказала старухе, что она совершенно права – именно то, что та и хотела услышать.
А потом Кэти Хал встретилась с внуком. Ей уже приходилось иметь дело с наркоманами, но этому парню с огненно-рыжими волосами был необходим по меньшей мере месяц, чтобы прийти в нормальное состояние. У него был счет, на который бабушка переводила еженедельно по сто пятьдесят долларов, она же оплачивала квартиру, газ, электричество и следила за тем, чтобы запас продуктов не истощался. К середине недели деньги кончались, и внучек продавал продукты, чтобы купить наркотики. Кэти сообщила ему, что, с ее точки зрения, его чересчур притесняют. На самом деле наркотики значительно дешевле. Ну конечно, она сможет доставать их ему даром. Нужно лишь подписать заявление без даты и чек без указания суммы. Он согласился, если только сумма, которую она потом проставит, не превысит ста пятидесяти долларов.
Кэти знала, что одна из особенностей в деле создания благотворительных фондов состояла в том, что тот, кто находил дарителя, оставлявшего по завещанию полмиллиона долларов, не так ценился руководством, как тот, кто приносил десять тысяч долларов сегодня и наличными. Потому что безналичные деньги по завещанию когда еще поступят. За то, что ты добыл звонкую монету, могли повысить в должности.
К тому времени доктор Деммет был уже должен ей солидную сумму и, кроме того, как выяснила Кэти, был в большом долгу у балтиморских букмекеров. Кэти нашла способ освободить его от этих долгов. Деммет сначала назвал ее план абсурдным. Но Кэти сказала, что это не план, а безумная идея, в которую она сама еще не верит.
Кэти рассуждала вслух о том, как долго еще может прожить старуха, если с ней внезапно что-нибудь не произойдет. Потом стала внушать Деммету, как отвратительна эта старая зануда.
Вскоре пожилая леди слегка захворала и тут же оказалась на операционном столе… Но деньги она оставила не клинике Роблера – новое завещание еще не вступило в силу, – а своему внуку! Его адвокаты выразили удивление размером суммы, которую он решил пожертвовать клинике Роблера. Наследник ничего такого не помнил… Тогда ему показали поручение банку с датой и подписью и чек на огромную сумму с его же подписью.
– Ну и ну, – только и мог он выговорить.
Получив такое пожертвование, руководство клиники нашло в лице мисс Хал нового директора программы развития. Она опять была первой женщиной у Роблера, возглавившей такую структуру. Ловко используя Деммета и имея в своем распоряжении все большие и большие суммы денег, Кэти Хал стала вскоре заметной фигурой в клинике. Следующей ступенью была должность помощника администратора и главного распорядителя благотворительных фондов.
Она прокладывала себе путь наверх и по-прежнему могла спать, с кем хотела.
А потом пришло решение, настолько простое и очевидное, что было удивительно, почему оно не пришло ей в голову раньше. Если люди умирают и оставляют деньги клинике Роблера, то почему бы им не делать то же самое, но с выгодой для Кэти?
Сначала ей казалось, что придется привлечь к исполнению замысла многих, но вскоре выяснилось, что достаточно одного Деммета. Он был одним из лучших анестезиологов и мог по своему выбору участвовать в любой операции. Постепенно, шаг за шагом, он стал исполнителем в службе убийств, организованной Кэти Хал.
Контроль над жизнью и смертью давал ей ощущение власти. А вскоре она открыла для себя то, о чем многие и не подозревают: власть – это наркотик, который необходим постоянно и без которого уже не можешь жить.
Именно тогда Кэти Хал поняла, что все правительственные чиновники, попадающие в клинику Роблера, могут так или иначе способствовать росту ее благосостояния и влияния. А через некоторое время одна пожилая неопрятная докторша с пятого этажа сделала странное открытие, находящееся сейчас в стадии проверки. Если тесты подтвердят ее правоту, Кэти получит такую власть, о которой она не могла и мечтать.
Сегодня Деммету предстояло еще раз проверить на практике действенность этого открытия.
Деммет ждал в баре гольф-клуба, потягивая легкое вино. На нем был просторный пиджак цвета беж, красные кашемировые слаксы и клетчатые туфли для гольфа.
– Ты уже решил, сколько ставишь, Дэн? – спросила Кэти, хотя и без того уже догадалась. Если Деммет пил легкое вино, значит, ставка будет крупной. В иных случаях он пил ликеры.
– Да, решил. Почему бы нам не сыграть на все, что я тебе должен? По двойной ставке?
– Но если ты проиграешь, то задолжаешь мне вдвое больше того, что не можешь заплатить сейчас.
– Я могу делать для тебя больше… специальных операций.
– Всему есть предел, Дэн. Даже в клинике Роблера. Мы не можем поставить дело на поток.
– Иногда ты думаешь иначе, – сказал Деммет. – Например, Уилберфорс. В чем там было дело? Как я понимаю, тот, кто хотел его убрать, отказался платить?
– Верно, – сказала Кэти Хал. – Но тот, кто хотел убрать Уилберфорса, уже мертв. Незачем было привлекать внимание властей к его смерти, а они непременно заинтересовались бы этим, если бы Уилберфорс продолжал распутывать дело о неуплате налогов. Так что Уилберфорса тоже пришлось убрать.
– Значит, за смерть Уилберфорса нам никто не заплатит?
Кэти кивнула.
– Но я сделал свое дело и должен получить деньги, – произнес Деммет.
– Хорошо. Я прощаю тебе половину долга.
– Почему ты пытаешься загнать меня в угол?
– Я просто прошу об одолжении вместо уплаты долгов.
– Ты никогда не заставишь меня стрелять в людей на улице.
– Тебе не придется никого убивать.
– Что-то здесь не так. Не нравится мне все это.
Кэти подозвала бармена.
– Два сухих мартини, – сказала она, – один со льдом, другой – без.
– Что ты делаешь? – спросил Деммет.
– Заказываю выпивку. Мы же будем играть просто для своего удовольствия, так?
– Я чувствую, ты опять что-то крутишь. Я знаю тебя, Кэти.
– Он любит с оливкой. Точно. Сухой мартини с оливкой и со льдом. Отлично.
– Тебе не удастся опять охмурить меня, Кэти.
