— Хочешь, я расскажу тебе об одной ночи? — обратился к ней Бэррет.
— Пожалуйста, если можно, — сказала Саманта, отпив чаю и откусив пирожное. — Конечно, если вы сами желаете и если не очень устали.
Майк под столом предостерегающе наступил ей на ногу, но она проигнорировала его. Да, ради этого рассказа они и приехали. Но она вовсе не собирается утомлять девяностолетнего старика ради того, чтобы Майк затем написал о нем грязную книжонку.
— Это доставит мне большое удовольствие, — улыбнулся старик. Здесь, при солнечном свете, он выглядел еще более дряхлым, чем в гостиной, и у Саманты появилось желание уложить его на диванчик для дневного сна.
Бэррет глубоко вздохнул и начал свой рассказ.
— Наверное, это устаревшее название, и сегодня оно как-то не вписывается в современную жизнь, но я был гангстером. Я занимался продажей виски и пива в то время, когда государство объявило, что продажа спиртного и даже его употребление является незаконным. Так как постоянно возникали определенные «проблемы», то у нас, продавцов алкоголя, была крайне дурная репутация. — Он остановился на мгновение, чтобы вновь одарить Саманту улыбкой.
— Я не стану извиняться за то, что тогда делал. Я был молод и, как мне казалось, не видел иного выхода. Знаю только, что это было время Великой Депрессии, и, когда другие выстраивались в очереди за миской бесплатной похлебки, я зарабатывал по пятьдесят кусков в год. А зарабатывать деньги особенно важно для влюбленного человека, каким я тогда был.
Бэррет остановился ненадолго, как бы припоминая.
— Макси была очень красивой. Не кричаще красивой, а спокойной, элегантной красотой. Мужики просто падали и складывались штабелями. Такая же, как ты, — улыбнулся с гордостью Бэррет, что заставило Саманту покраснеть.
— Одним словом, Макси и я были без ума друг от друга. Сотни раз я предлагал ей выйти за меня замуж, но она говорила, что мы сможем пожениться, когда я начну честную жизнь. Я бы и не прочь, но слишком уж много я зарабатывал и просто не мог себе представить, что осяду где-то в захолустье и буду продавать страховые полисы. Но настала эта субботняя ночь, изменившая столько судеб. Ночь двенадцатого мая 1928 года.
Он передохнул и продолжал:
— Когда я возвращаюсь к событиям того времени, я все думаю, почему же у меня не было никакого предчувствия? Чутье покинуло меня. Я как никогда раньше наслаждался жизнью. Моя правая рука, Джо, человек, с которым мы дружили с детства, привез в тот день самую большую за все время выручку. И я купил Макси сережки. Бриллианты и жемчуг. Вообще-то она не любила броские безделушки, но эти сережки были действительно прелестны. Я пошел в клуб к Джубели — туда, где пела Макси, — весь из себя окрыленный. Направился прямо к ней и подарил серьги. Я думал, она будет счастлива, но ошибся. Она села на стул и начала плакать. Я не мог понять, что с ней случилось, и мне потребовалось долгое время, чтобы вытянуть из нее объяснение.
Голос Бэррета стал тише, будто то, о чем он говорил, было очень трудно вымолвить вслух.
— Она сказала, что у нас будет ребенок.
Набрав полную грудь воздуха, Саманта уже хотела было задать вопрос, но не решилась перебить рассказчика.
— Макси очень переживала из-за своей беременности, однако я был самым счастливым мужчиной на земле, — продолжал Бэррет. Я думал, что теперь-то она должна согласиться выйти за меня. Но я ошибался. Она опять повторила, что не пойдет за меня замуж, если я не брошу свои, так называемые, грязные дела.
У Бэррета на лице появилась усмешка, или, во всяком случае, гримаса, призванная изображать ее.
— Я согласился с ее требованиями. Тогда я пошел бы на что угодно, лишь бы это привело к свадьбе с моей любимой женщиной. Но честно говоря, тогда я не знал, долго ли смогу продержаться. Может быть, через год или два я бы не выдержал и опять начал «свои грязные дела», но в ту ночь я был абсолютно искренен, когда обещал покончить с прежней жизнью. Я хотел, чтобы мы тотчас ушли оттуда и обвенчались, но Макси сказала, что у нее выход, что она не может подвести свой клуб. Я согласился — с условием, что это ее последнее публичное выступление. Тогда еще не настали времена, чтобы женщина мечтала о своей собственной карьере. Макси, как и я, хотела только иметь свой дом, где жили бы мы вдвоем да наши дети.
Бэррет остановился и посмотрел в окно.
— Она пела этой ночью. Пела так хорошо, как я еще не слышал. Пела, как птичка.
Где-то около десяти часов у нее был перерыв, и я встал из-за столика, чтобы пойти к ней за кулисы повидаться. По пути я решил зайти в одно место, сами понимаете куда. Я собирался выходить, — моя рука уже легла на дверную ручку, — когда услышал первые выстрелы и крики. Я тотчас понял, что происходит. В те времена я еще был салагой в этом бизнесе. Я имею в виду, что поставлял «товар» только в несколько местечек в Гарлеме. Основная часть города контролировалась человеком по имени Скальпини. Я сразу сообразил: Скальпини донесли, что мы толкнули большую партию в этот день, и он, должно быть, вскипел, когда узнал об этом. Я думал, он пришлет пару своих парней, чтобы заключить со мной соглашение. Но вместо этого он прислал к Джубели восемь громил с «печатными машинками» — так называли мы автоматы.
Я знал, что люди приехали по мою душу, но все, о чем я думал, — это добраться до Макси. Когда я открыл дверь, клуб уже был полон криком, бегущими в истерике людьми и кровью. Кровь была повсюду. Мне пришлось отпихнуть в сторону женское тело, чтобы распахнуть дверь, затем перескочить еще через два тела, которые корчились на полу. Пули летели во все стороны, и меня ранило в плечо, а другая пуля вонзилась в бок, но я пробирался вперед. Я боялся, что Макси выбежит из своей уборной туда, где была стрельба, или же люди Скальпини придут за ней. Макси была не из тех, кто думает о своей шкуре в первую очередь. Она никогда бы не убежала через черный ход, если бы слышала выстрелы в парадном.
Я уже почти добрался до уборных, когда что-то обрушилось мне на голову. Наверное, это был канделябр. Но что бы это ни было, оно выбило из меня сознание. Когда я очнулся, прошло уже много часов. Надо мной склонился человек в белом халате. «Кажется, этот живой», — выкрикнул он и пошел дальше. Я схватил его за ногу и пытался задать ему вопросы, но он стряхнул мою руку. Видимо, я вновь потерял сознание, а когда пришел в себя, настал уже следующий день и я находился в больнице, а мое тело было забинтовано. И прошел еще один день, прежде чем я узнал, что же произошло. Скальпини решил избавиться от меня и от всех моих людей, поэтому он послал своих ребят пришить нас всех. Для него не имело никакого значения, что в клубе в тот вечер находились, возможно, сто человек и что большинство из них со мной не связаны. У Скальпини была цель убить нас всех, и он почти достиг ее. В этот вечер я потерял семерых своих людей.
Он долгое время молчал, а когда снова заговорил, то в голосе появился надлом.
— В этот вечер я потерял Джо. Джо был другом детства, и он спас мне жизнь, когда мы еще были детьми. Это был единственный человек, которому я доверял. Джо был убит. Пуля вошла прямо в лоб. Должно быть, он умер без мучений. Кроме него было еще где-то двадцать пять убитых и раненых. Но для меня самым ужасным было то, что пропала Макси. Никто не знал, что с ней случилось. Поверьте, долгое время после этого я разыскивал ее. Но не мог найти никаких следов. Может, она поняла, что я не способен вести обычную для других людей жизнь, может, не желала, чтобы ее ребенок рос рядом с гангстером… Не знаю. Знаю только, что с тех пор я никогда не видел ее и ничего о ней не слышал. — Он вновь остановился на какое-то время, затем сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— После этой ночи я сильно изменился. Я потерял двух самых близких мне людей — моего друга, моего единственного друга и женщину, которую я любил. Саманта, ты можешь себе представить, как мне было ужасно тогда, после этой ночи?
— Да, — прошептала она. — Я знаю, что значит потерять всех близких.
— Пожалуй, не стоит говорить о том, как я жил дальше. Я не был «приятным» человеком. Не знаю, кем бы я стал, если бы не этот случай. — Бэррет положил руку на пульт управления инвалидной коляски. — Через два года я попал в автомобильную катастрофу и повредил позвоночник.
