костей, жесткие и хрупкие. Губы на лицах выгорели, отчего казалось, что трупы улыбаются.
В следственную комиссию вошли девять агентов из служб безопасности: американец, русский, англичанин, китаец и пять арабов.
Арабы рассматривали друг друга и всех остальных; китайский агент рассматривал русского, тогда как американец рассматривал китайца, русского и арабов. Они большей частью стояли в центре приемной или слонялись по ней, предоставив вникать в детали англичанину. Тот счел оборонительные действия исполнявшего обязанности главы ливанской миссии Пьера Галуба вполне разумными, несмотря на то, что предприняты они были в спешке.
Инспектор Уилфред Дауэс раньше служил в Скотленд-Ярде, а теперь его откомандировали на «Корабль Наций» в распоряжение службы безопасности.
Никто не мог проникнуть в помещение, заполненное людьми, чтобы поджечь его, и людей, думал инспектор. И тем не менее Галуб и его подчиненные мертвы. Как это произошло? Ливанцы вообще люди осторожные, а эти были жителями Бейрута, где сам факт благополучного утреннего пробуждения свидетельствовал о бдительности и изворотливости проснувшегося.
Более того, именно ливанцы сказали сотрудникам соседнего с ними египетского консульства, что весь корабль — большой гроб. Так, может быть, их обрекли на смерть именно потому, что они что-то знали? Разве не Пьер Галуб остановил перестрелку, заметил пятно крови на полу и обнаружил чулан, куда скрылись террористы? Может, он что-то успел узнать?
Инспектор Дауэс был невысокого роста, но благодаря круглому животу и пухлым щекам выглядел представительно. Одет он был в коричневый твидовый костюм с жилетом из шерстяной фланели и темным галстуком на белой рубашке. Седеющие волосы он аккуратно, будто по линейке, зачесывал на прямой пробор. Табак инспектор покупал недорогой и прилагал все усилия, чтобы доработать до пенсии, — он не собирался оставить свою жену вдовой.
К тому времени, когда инспектор вернулся в приемную, где остальные члены комиссии упорно изучали друг друга, у него сложилось разумное объяснение того факта, почему именно ливанское представительство было избрано для нападения, хотя он и не мог объяснить, как оно произошло. Ключом к разгадке служило слово «гроб». Его произнес человек, не один раз видевший смерть в лицо и не склонный к преувеличениям. Логично было также предположить, что его разговор с египтянами кто-то подслушал.
Другие агенты поинтересовались, что Дауэс делает.
— Осматриваюсь понемногу, — ответил тот.
Остальные тут же сошлись во мнениях: англичанин — член следственной группы, и, если он хочет работать на ООН, ему нельзя забывать о духе сотрудничества. В частности, он должен находиться там, где все, чтобы они вместе могли обсуждать происшествие. Пока он рыскал, точно ищейка, по консульству, комиссия уже пришла к собственному заключению о случившемся, и они хотят, чтобы он к этому мнению присоединился.
— В чем же состоит ваше заключение? — спросил Дауэс. В помещении стоял едкий запах дыма, смешанный со сладковатым запахом горелой человеческой плоти, — запах, который никто из них уже не сможет забыть.
— Все, кроме американца, считают, что это дело рук сионистов, — сказал представитель Ливии.
— Ясно. А что думает американец?
— Он считает, что сионисты здесь ни при чем.
— Понятно, — сказал инспектор.
— А что думаете вы? — спросили его.
— Я пока воздержусь от комментариев.
Инспектор осознавал, что если раскроет преступление и заявит об этом во всеуслышание здесь, на борту корабля, то разделит участь погибших.
Его работа была не только трудной, но и очень опасной.
Первым делом требовалось выяснить, когда было принято решение переоборудовать танкер в комфортабельный лайнер, кто проводил реконструкцию и еще массу подобных скучных фактов, скрытых за непреодолимой блестящей завесой, созданной газетной шумихой. Порой на какой-то предмет направляется столько юпитеров, что самого предмета уже и не видно. Так было и с «Кораблем Наций»: Дауэс видел, слышал, читал о нем столько, что в конце концов с изумлением убедился, что не знает о нем ровно ничего.
Коллеги инспектора расценили его позицию как «моральную трусость». А он лишь пожал плечами и продолжал работать.
Глава 4
Условие было такое: сначала убийство, потом деньги. Римо показалось, что Чиун слегка кивнул: реденькая седая бородка еле заметно дрогнула, пальцы с длинными ногтями мирно покоились внутри ладоней. Он был одет в дорогое кимоно, расшитое и украшенное драгоценными камнями, оправленными в серебро. Ни разу за десять лет Римо не видел нам нем такого.
Перед тем как пойти на переговоры, Римо спросил учителя, не надеть ли ему, Римо, кимоно.
— Не нужно, — ответил тот. — Ты есть то, что ты есть, и это хорошо.
Раньше Чиун никогда не хвалил Римо. Но с того момента, когда Римо, вернувшись на небольшую моторку, пришвартованную неподалеку от Вирджиния-Бич, штат Вирджиния, заявил, что с его стороны было непростительной глупостью работать на страну, которая больше не хочет себя защищать, Чиун вдруг проникся к нему уважением и стал так безудержно хвалить своего ученика, что тот затосковал по былым насмешкам.
— Почему ты решил, что глуп и ничего не стоишь? — возмутился Чиун в тот памятный день. — Очень немногие познали возможности человеческого тела и научились их использовать. Ты — один из них. Ты овладел искусством Синанджу, ты умеешь мыслить и действовать, как сверхчеловек.
— Нет, папочка! Ты был прав, когда говорил, что мечешь бисер перед свиньями. Да, благодаря тебе я овладел искусством Синанджу, но что из этого? Чем я был, черт побери? Ровным счетом ничем! Я был ничем, когда ты начал меня обучать. Я не знаю своих родителей, я воспитывался в приюте. У меня нет прошлого, нет настоящего, нет и будущего. Если нуль умножить на нуль, получится нуль.
Чиун улыбнулся. На его желтом иссохшем лице невольно отразилась радость, которую он старательно скрывал.
— Нуль, говоришь, ничто? Никчемный, ничего не стоящий человек? Уж не думаешь ли ты, что Мастер Синанджу может быть настолько глуп, чтобы вливать океан своей мудрости в треснувший сосуд? Что Чиун не способен распознать, кто чего стоит? По-твоему, я — идиот? Отчаяние помутило твой разум, если ты считаешь, что я допустил ошибку!
— Не смейся надо мной, папочка, прекрати, — сказал Римо.
Писклявый голосок Чиуна перешел в радостное кудахтанье.
— Это я-то ошибся? Я? — повторял он. Такая возможность развеселила его, как погремушка младенца. — Я, оказывается, принял неверное решение?
— Нет, ты не принимал неверного решения. Твои земляки регулярно получали плату за мое обучение. Никакой ошибки, ты поступил правильно. Золото посылали в деревню Синанджу ежегодно и без задержки. Ты не просчитался.
Чиун медленно помотал головой.
— Не-ет, — сказал он. — За плату я мог научить тебя владеть телом, но ни за какие деньги не стал бы учить тебя искусству Синанджу, если бы ты этого не заслуживал. Твое обучение продолжалось каких-нибудь десять лет, тогда как другие тратят на это целых пятьдесят, с самого рождения. К шестидесяти годам ты станешь настоящим Мастером Синанджу, это говорю тебе я. Чиун. Как ты смеешь в этом сомневаться?
— Но я отдал больше десяти лет жизни, можно сказать, ни на что! Моя страна разваливается! Никчемная страна!
— Это не так. Раз Америка породила тебя, значит, она чего-то стоит, возразил Чиун. — По-твоему, жители маленькой бедной деревушки в Северной Корее достойны Мастеров Синанджу? Конечно же, нет! Они ленивы, они едят мясо. И тем не менее из их среды выходят жемчужины, такие, как я. Вот так-то! Ты — неплох, знай хоть это, если уж не знаешь больше ничего. Ты получил от меня много хорошего, а скоро станешь передавать его другим. Лет через двадцать пять или тридцать ты сможешь учить сам! Отдавая
