Колон тут же вновь погрузилась в здоровый сон.
— Вы доктор Смит?
— Да.
— На вас работают два человека. Они попали в беду.
— На меня? Два человека? Вы о чем?
— Не валяйте дурака. У нас мало времени.
Смит на секунду замолчал, а потом спросил:
— Это очень серьезно?
— Не знаю. Лично вам не стоит об этом беспокоиться. Их освобождение я беру на себя.
— Кто вы такая?
— У нас с вами один дядюшка. Здоровяк, ходит в полосатых штанах. «Дядя Сэм».
— А как с аппаратом? — спросил Смит. — Это важнее всего.
— Даже освобождения ваших людей? — съехидничала Руби.
— Это задание, — холодно сказал Смит. — А задание — превыше всего.
Не успел Смит повесить трубку, как в верхнем ящике стола зазвонил красный телефон экстренной связи.
— Слушаю, господин президент.
— Что там, черт побери, творится? Этот псих Корасон снова разорвал с нами дипломатические отношения. Что слышно от ваших людей?
— Их схватили, сэр, — ответил Смит.
— О Боже!
— Мне советовали не волноваться.
— Кто мог посоветовать такую чушь?! — рявкнул президент.
— Руби Джексон Гонзалес.
— А кто такая эта Руби Джексон Гонзалес, черт ее побери?
— Думаю, она работает на вас, господин президент, — невозмутимо произнес Смит.
Президент помолчал. Он вспомнил, как шеф ЦРУ говорил ему об «акции» на Бакье. Женщина. Чернокожий. И еще один — говорит по-испански. Так, значит, все эти люди — один агент? Нет, надо накрутить хвост шефу ЦРУ.
— Она говорила что-нибудь еще? — спросил президент.
— Да в общем ничего. Так, личный выпад, — ответил Смит.
— Какой?
— Это не относится к делу, сэр, — попытался уклониться от ответа Смит.
— Позвольте уж мне самому судить об этом, — сухо произнес президент. — Так что же?
— Что лучше удавиться, чем работать на меня, — ответил Смит.
Римо очнулся и застонал: полуденное солнце пекло так, что невыносимо стучало в висках. Тело затекло и одеревенело, его словно связали узлом. Римо не сразу понял, где находится. Он лежал в чем-то вроде клетки, а вокруг жужжали людские голоса, Римо слегка приоткрыл глаза. Со всех сторон на него пялились жители столицы, быстро и невнятно лопоча на испанском: «Мира! Мира!» Так они созывали своих друзей. Смотри! Смотри! Мира! Мира!
Его заточили в клетку и выставили на посмешище в центре Сьюдад Нативидадо. Но где же Чиун?
Римо раскрыл глаза пошире. Сделать это было весьма непросто — казалось, веки слиплись. Рядом стояла еще одна клетка, в ней-то и находился Чиун. Старик лежал на боку, лицом к Римо, глаза его были открыты.
— Чиун, ну как ты? — задыхаясь, вымолвил Римо.
— Говори по-корейски, — предупредил Чиун.
— Вижу, им удалось нас схватить, — продолжал Римо на плохом корейском.
— Ты очень догадлив.
Если Чиун способен ехидничать, значит, не так уж он плох.
— Чем это они нас свалили? — поинтересовался Римо.
— Да все тем же аппаратом.
— Мне кажется, они в нас не попали, — сказал Римо.
— Может, и не попали. Говорят, лучи плохо справляются с пьяными, а больше всего достается людям с хорошо развитой нервной системой и четко работающими органами чувств. А так как у нас они работают как часы, то хватило и рассеянного излучения.
Какой-то мальчишка, шмыгнув мимо часового, ткнул в Римо палкой. Римо попытался перехватить палку, но мальчишка ловко выдернул ее из его рук. Римо сжал кулак, но былой силы в руке не почувствовал. К нему вернулось сознание, но не сила — даже на уровне мужчины со средним физическим развитием.
Мальчишка начал было опять орудовать палкой, но на этот раз схлопотал от часового оплеуху и, плача, убежал.
Римо посмотрел в другую сторону, нет ли где клетки с Руби. Но других клеток не было.
— А где Руби? — спросил он у Чиуна.
Почти рядом кто-то тихо произнес:
— Руби здесь, придурок.
Римо поднял голову и увидел местную женщину — голова в косичках, на теле — балахон. Только по неповторимой улыбке он догадался, что перед ним Руби Гонзалес.
Римо с интересом оглядел ее одеяние.
— Вот это, я понимаю, класс. Теперь, надеюсь, разговора о моих белых носках не будет.
— Я говорила с вашим шефом, доктором Смитом.
— Говорила? Как ты на него вышла?
— Пусть это тебя не волнует. Он редкостная сволочь.
— Тогда ты точно говорила именно с ним.
— Во всяком случае мне велели сначала раздобыть аппарат. Но я за вами вернусь. Как ты, в порядке?
— Нет сил, — признался Римо. — Вся сила куда-то ушла.
Руби покачала головой.
— Когда я впервые тебя увидела, то сразу поняла: быть беде.
— Послушай, вытащи нас отсюда.
— Сейчас не могу. Слишком много народу. Самый главный тоже был здесь — только что отъехал в лимузине, и аппарат с ним. Нужно не потерять его из виду. Вечером постараюсь освободить вас. А тем временем отдыхайте и набирайтесь сил. И надейтесь на тетю Руби.
— Кстати, если бы не ты, нас бы здесь не было, — сказал Римо.
— Если бы не я, то ты вышел бы в тюремный двор и тут же превратился бы в лужицу. Я вернусь. — Увидев, что часовой смотрит в ее сторону. Руби исказила лицо до неузнаваемости и гневно завопила по- испански: — Янки — грязные собаки! Скоты! Шпионы-убийцы!
— Проваливай, — приказал часовой.
Подмигнув Римо на прощанье, Руби сделала шаг назад и слилась с толпой, которая бесновалась, строя рожи и показывая на них пальцами. Римо раздражали перекошенные от злобы лица, и, желая выбросить их из своего сознания, он закрыл глаза и снова погрузился в сон.
За себя он не боялся, но его мучил стыд, что Чиун, Мастер Синанджу, должен терпеть все эти унижения. Ярость клокотала в нем, но даже она не влила силы в его вялые мускулы.
Ладно, ярость подождет, подумал он. Подождет, пока он не выспится.
Это даже хорошо. Ярость — блюдо, которое лучше есть холодным.
Глава десятая
Руби угнала армейский джип. Стало легче преследовать Корасона.
Она ехала на звук выстрелов. Корасон считал себя великим охотником и потому непрерывно палил из окна лимузина во все, что двигалось. И даже в то, что не двигалось.
Он выпускал пулю за пулей — в оленей, белок, крыс и ящериц, в кошек и собак, а когда никого из них вокруг не было, то целился в деревья и кусты, а на равнине — просто стрелял по траве.
