— Это зачем? — удивился Римо.
«ЭТО ТЕБЕ. КТО ТЫ?»
Римо достал деньги, потом снова впихнул их в ящичек и захлопнул его.
«ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ?» — возникла надпись на экране.
— Уничтожить тебя, — сообщил Римо. — Я приду к тебе и убью.
Автомат снова замигал, словно бы выражая полнейший восторг, и на экране появилась невообразимая мешанина бука и цифр. Потом он успокоился, и буквы сложились в связное сообщение:
«ПОЗДРАВЛЯЮ КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ, ТЫ СТОИШЬ 50000 ОЧКОВ».
Экран погас и своей чернотой слился с мраком ночи.
— Ушел. Мать его, он ушел! — воскликнула Памела.
— Может, нам удастся его засечь, — сказал Римо.
— Надеюсь. Я хочу отстрелить ему яйца, — заявила Памела.
— Ты злобная маленькая девочка, да?
— Это не я обработала тех троих придурков в моей квартире, знаешь ли. Да к тому же еще — использовав для этого мое новое покрывало. Это ты злобный и агрессивный. Потому что ты — американец. А я британка. Я делаю только то, что необходимо для поддержания хоть какого-то порядка в этом мире.
— Ну так вот что сделай для поддержания порядка, — попросил Римо. — Сообрази, как можно выяснить, кто контролирует компьютерную систему этого банка.
— Это невозможно, — сказала Памела.
— Почему?
— Потому что компьютеры стоят в головном отделении банка на Уолл-стрит. А базы данных хранятся за стальными дверями, которые не откроет никто посторонний и сквозь которые не проникнет никакой чужой компьютер.
— Но люди туда входят, — возразил Римо.
— Там часовые с пушками, и стены с маленькими дверцами, и все такое прочее. Правда-правда — это невозможно.
— Ага, ага, — кивнул Римо. — Ну что, ты идешь со мной?
— Ах, так значит, я стала тебе нужна? — спросила Памела.
— Мне нужен кто-то, кто объяснит мне, что мы нашли. Если мы влезем во всю эту компьютерную китайскую грамоту, сможем ли мы, в конце концов, добраться до того, кто стоит за всем этим?
— Шанс есть, — сказала Памела.
— Тогда пошли.
Они без особых хлопот сумели пробраться мимо стражей, а также собрать компанию людей, знавших нужные комбинации кодов и имевших необходимые ключи к засекреченным базам данных. Все, что пришлось сделать Римо — это разбудить их и сообщить, что в них есть нужда. Он делал это очень просто, держа за щиколотки и высунув из окон их собственных квартир. Все они, разумеется, оказались вице-президентами банка.
— Послушайте, — внушал им Римо. — И у вас, и у меня возникли проблемы. Вам не хочется увидеть, как мостовая вдруг рванется вам навстречу, а мне не хочется ждать всю ночь возле вашего главного хранилища данных. Не могли бы мы прийти к какому-нибудь взаимопониманию?
Да, согласились все пятеро вице-президентов — они, конечно, могли бы. Путь переговоров всегда предпочтительнее, чем путь конфронтации. Тот, который не хотел участвовать в переговорах, жил на первом этаже. Но когда ему втолковали, что он может врезаться по пояс в мостовую головой вперед с такой же силой, как если бы упал с двадцатого этажа, он тоже решил присоединиться к команде управляющих, которой предстояло открыть компьютерное отделение в головном отделении банка.
Все пятеро прибыли к головному отделению, облаченные в нижнее белье, в пять часов десять минут утра и велели сторожу открыть дверь.
— Что-то случилось? — удивился сторож.
— Нет, — успокоил его Римо. — Просто у нас званый ужин. Форма одежды — пижама.
Глава шестая
Источники в разведслужбах Запада утверждали, что в Советском Союзе есть пять основных ракетных соединений, держащих под прицелом Соединенные Штаты. Так было потому, что Центральное разведывательное управление больше верило в технологические способности русских, чем Кремль.
На самом деле, у Кремля было двадцать основных ракетных соединений и три дюжины вспомогательных. Так много нужно было потому, что, в отличие от активистов-пацифистов, кремлевские стратеги вовсе не рассчитывали, что их ракеты приземлятся точно в центре того города, где выступал тот или иной пацифист-активист.
Кремль знал, что война — это система превратностей судьбы и всевозможных неполадок. Кремль знал, что войны выигрываются остатками армий, а не теми армиями, с которыми страна начинает войну. Коммунизм — куда более передовой строй, чем на Западе: благодаря коммунизму, русские уже знали, что ничто в этом мире не работает как должно. Запад еще только постигал это.
На этих двадцати главных базах ракеты были оснащены самыми мощными боеголовками, какие только есть на этом свете, — каждая из них была способна разнести пол-Америки. Суммарной ядерной мощи, направленной на Соединенные Штаты, было достаточно, чтобы уничтожить Америку двести семьдесят девять раз.
Кремль надеялся, что сначала одна-две ракеты все-таки достигнут цели, а потом надо просто продолжать и продолжать.
У Кремля не было проблем с людьми, марширующими по улицам и требующими от властей уничтожить свои вооружения. Впрочем, люди по улицам маршировали. Они маршировали стройными шеренгами, неся в руках знамена и транспаранты. На транспарантах были призывы к руководству страны крепить мир, наращивая военную мощь Советского Союза. Любой репортаж с любого парада показывал эти транспаранты — обычно их несли прямо перед или прямо за самоходными ракетными установками.
Не было дураков протестовать против советских ракет, где бы они ни базировались. Протесты против ядерного оружия начинались по другую сторону Берлинской стены, а если бы Советам удалось передвинуть ее немного к западу — может быть, во Францию, — тогда, наверное, всякие протесты против присутствия ядерного оружия в Западной Германии прекратились бы. А прекратились бы они потому, что протестующие осознали бы, что лучше жить по соседству с ракетами и даже иметь пусковую установку у себя во дворе, чем быть расстрелянным, повешенным или посаженным в тюрьму.
А те, кто когда-то протестовал против западного ядерного оружия, органично вольются в подлинное движение за мир в странах Восточного блока. Они мирно выстроятся в шеренги там, где им прикажут, мирно промаршируют туда, куда им прикажут, мирно остановятся тогда, когда им прикажут и мирно разойдутся по домам, когда им прикажут, — главным образом для того, чтобы напиться до помрачения и помочиться в собственной спальне.
Таков был типичный маршрут типичного советского борца за мир. Иногда американские священники и активисты пацифистского движения стояли вдоль маршрута и махали ручкой. Один из активистов очень доставая участников марша, все время заявляя, что хочет «познакомиться с настоящим русским, лучше узнать своих русских братьев».
Но он допустил маленькую оплошность. Тот настоящий русский, которого он хотел получше узнать, вовремя не появился, а другого настоящего русского, которого ему предстояло получше узнать, пришлось искать очень срочно, и у него почти не было времени запомнить все правильные ответы на все трудные вопросы. Этим ответам настоящих русских обучали в КГБ, а потом выпускали в объятия американских священников, которые возвращались домой и писали газетные статьи о «Настоящей советской России» и в этих статьях с возмущением опровергали все лживые измышления о советской жизни, которыми были полны все средства массовой информации.
Это была одна из самых привлекательных должностей в Советском Союзе. Быть «настоящим русским» для американского священника или — если таково будет решение — для среднего английского журналиста. Впрочем, с английскими журналистами было еще проще: им не нужны были «настоящие русские» для того, чтобы написать статью о «Настоящей советской России». Все что надо они узнали еще к Великобритании от своих профессоров-марксистов. Для англичан настоящим русским даже не надо было скрывать факт
