Машина, полная английских военных и разведчиков, стояла неподалеку. Лорд Филлистон совершенно недвусмысленно посылал ему воздушные поцелуи. Слова его были слышны так же отчетливо, как и он сам был виден на центральном пункте. Видеокамеры, укрепленные на кронштейнах, как на американских стадионах, были расставлены по всей норманнской крепости. Американца показывала камера номер семь, установленная над старинным штандартом Плантагенетов: золото и пурпур, вздыбленный лев. Лорда Филлистона показывала первая камера.
— Нам приказано немедленно его уничтожить, — сказал кто-то за спинами людей, следивших за мониторами. Этот кто-то только что получил указания из Москвы, из КГБ. На нем были наушники.
Он получил и другой приказ, из той самой комнаты, где Анна Болейн ожидала развода с королем Генрихом VIII, разлучившего короля с его подругой, а королеву с головой.
— Дадим Дмитрию его убить, тогда эта социопатка получит свой фонтан крови, а мы — необходимую информацию, — услышал человек, стоявший позади мониторов, голос в наушниках.
— Пусть он найдет ее в “Доме Королевы”. И уберите отсюда лорда Филлистона. Нам потребуются годы, чтобы подобрать ему замену.
— Кажется, он не очень хочет расставаться с американцем, — сказал человек у монитора.
— Меня это не волнует. Уйдет, когда из американца сделают отбивную. Американец уже спускается вниз, — сказал шеф охраны КГБ человеку у монитора.
У ворот служащая Ее Величества с истинно английской выучкой сообщила Римо, что его присутствие в Тауэре в столь поздний час будет только приветствоваться.
— Со мной друзья, — сказал Римо, оглядываясь на машину. — Они тоже могут войти?
— Мне очень жаль, — ответила женщина-кассир, — боюсь, это невозможно.
— Ничего страшного, — также вежливо ответил Римо, — они пройдут.
— Прошу прощения, но им придется остаться.
Женщина улыбнулась. Она была бесконечно вежлива. Она вежливо попросила дворцовых стражников в алых туниках, украшенных на груди печатью Ее Величества, сопроводить Римо в Тауэр. На них были черные шляпы с квадратными тульями, их называли “бифитерами”, то есть мясоедами. Римо не совсем понимал, почему именно их называли мясоедами, потому что в этой стране мясной запах шел ото всех.
— Я тоже прошу прощения, — ответил Римо, — не мне надо прихватить одного из этих парней с собой.
Он оглянулся на лорда Филлистона. Сверхсекретный британский агент послал ему воздушный поцелуй.
— Еще раз прошу меня извинить, сэр, но вы никого не можете провести с собой. Во всяком случае, в Тауэр. Я получила от администрации указание пропустить только вас.
Римо очень нравилась английская вежливая и доброжелательная манера обращения. Он сообщил, что, к сожалению, именно он обнаружил лорда Филлистона, он был его, в Тауэр без него он не пойдет, а он непременно намерен посетить Тауэр.
Лорд Филлистон приник к окну.
— Обожаю, когда ты так разговариваешь, — сообщил первый разведчик Англии.
Римо кивком дал ему понять, чтобы тот выходил из машины, и в тот же момент он оказался рядом с Римо.
— Не так близко, — сказал Римо.
Впервые за три столетия бифитеры, дворцовая стража Тауэра, были вынуждены действовать. Им был дан приказ: не дать американцу провести за собой британца. Иными словами, оградить британца. Но британец не желал, чтобы его ограждали.
Стража подошла, соблюдая построение квадратом и вооруженная пиками, копьями, топорами и голыми руками. Впоследствии они были готовы поклясться, что американец был миражом. Иначе и быть не могло. Он не только прошел сквозь них, как по воздуху, но и протащил за собой человека, которого они ограждали.
Римо держал лорда Филлистона за рукав. Лорд Филлистон хихикал и подпрыгивал. Римо было неудобно, что лорд Филлистон прыгал.
Лорд Филлистон показывал каждый поворот. Злобно каркали огромные, как орлы, черные вороны. Редкие фонари светили мягким желтым светом, крохотные очаги тепла в огромной холодной крепости.
Римо чувствовал, что за ними следят. С копьем или с ружьем. Ощущение от этого не менялось. Но это была не тревога. Тревога была сродни страху, от нее напрягаются мускулы. Здесь было странно тихо. Почувствовать тишину мог кто угодно, но немногие стали бы в нее вслушиваться. Люди часто вспоминают, какой внезапной оказалась атака, хотя на самом деле она не могла быть такой внезапной. Люди могут распознавать такие вещи, но пока они не научатся прислушиваться к своим чувствам, они ничего не сумеют заметить.
И входя в “Дом Королевы”, Римо почувствовал, как тишина захлопнулась вокруг него.
Гай Филлистон показал Римо дверь, которая вела в самое надежное укрытие во всей Англии — подземелье Генриха VIII.
Первый удар был нанесен палашом, громыхнувшим об стену рядом с Римо. Но он пригнулся и оказался за ним, правда не переставая удивляться, почему этот огромный человек воспользовался мечом, а не ружьем. Второй свалился на Римо откуда-то сверху. Он пытался ударить его каблуками со стальными набойками и острым кинжалом, который хорош для драки в таверне или в темном переулке.
Лорд Филлистон отступил назад. Он надеялся только, что все будет не слишком безобразно. Когда он увидел, что один из нападавших потерял руку, он понял, что все будет довольно неаккуратно и нырнул в дверной проем в стене, когда на симпатичного американца пошли еще четверо.
Навстречу лорду Филлистону поднялся его связной. Он быстро вошел внутрь и тихо прикрыл за собой дверь, а битва продолжалась уже у ступеней, ведущих в комнату, где была спрятана американка.
— Вас чуть не убили, лорд Филлистон, — сказал темноволосый коротышка, похожий на стожок сена. — Мы бы очень не хотели, чтобы с вами что-то случилось.
— Полагаю, будет бесполезно просить вас сохранить ему жизнь.
— Боюсь, мы не в силах это сделать, — ответил его связной. — Вам надо поскорее выбираться отсюда, позвольте, мы об этом позаботимся.
— Вы становитесь настоящим британцем. Делайте что пожелаете, а потом принесете свои извинения.
— Тысяча извинений, милорд.
— Он был прекрасен.
— В вашей стране много красивых мужчин.
— Он был особенным, — со вздохом сказал лорд Филлистон. — Какой кошмар эта холодная война!
Римо знал, что лорд Филлистон исчез, но его это не волновало. Он не стал его задерживать, потому что откуда-то от лестницы, ведущей вниз, он услышал женский стон. Он не вполне разобрался, что это было. Не боль и не страх. И, конечно, не радость.
Не понял он того, что все отрепетировано. Кэти О’Доннел отрабатывала этот стон еще с самого первого года в колледже. Ее научили соседки по комнате. Начинать стонать надо было, когда мужчина приближался к оргазму. Если стонать правильно, это могло ускорить события. Кэти О’Доннел выдала этот стон в тот момент, когда лицо Дмитрия исказилось и тело напряглось. Тогда он кончил. Как это ни было трагично, но он был ничуть не лучше других.
— Это было прекрасно, дорогой, — шепнула Кэти человеку, который обладал таким прекрасным потенциалом и поэтому оказался ни к чему не годным.
Она услышала какой-то шум за дверью. В комнату ввалился человек с кинжалом в руке. Он звякнул, как старый фарфоровый сервиз в мешке, так что можно было слышать, как ломаются его кости, потом у него изо рта хлынула кровь.
Тело Кэти зазвенело, как недавно в Малдене. Дмитрий слез с нее, попытался придти в себя и потянулся за лампой. В комнату ввалилось еще одно тело головой вперед. Туловище проследовало долей секунды позже. Она почувствовала, что между ног у нее стало липко и горячо. Соски напряглись. Послышалось два глухих удара о стену — по-видимому, швыряли людей. Ее охватила изумительная, долгая истома, она лежала одна на кровати, не в силах шевельнуть рукой.
