— Нет, — отказалась Беатрис.
— Нет, правду сказать, — вторил ей Барри.
— Речь посвящена преследованиям верующих за их религиозные убеждения. По-моему, это лучшее, что я написал.
— Есть дело. Рубин, — оборвала его Беатрис.
— Она имеет особый смысл в свете нашего осуждения и апелляции. Нашим отделениям она понравится.
— Нет, — сказала Беатрис.
— Если строго следовать закону, то я не должен здесь находиться, — заявил Барри. — Желаю вам всяческих успехов в вашем предприятии.
— “Преданные братья и сестры!” — начал зачитывать свою речь Рубин, положив руку на плечо Барри и тем заставив его сесть. — “Времена испытаний не впервые наступают в этом мире. Каждому из нас приходится сталкиваться с ними в нашей повседневной жизни. Они — лишь мелкие препятствия на широкой дороге, ведущей к просветлению, лишь крохотные камешки под ногами у вас, если вы знаете, куда идете. Но они могут стать и огромными валунами, если вам не известна ваша цель и вы стоите на месте. Ваша вера освободила вас. Никогда не позволяйте вашей новообретенной силе уступать перед незначительными испытаниями. Знайте, что все препятствия носят лишь временный характер и что все вы — дети великой вселенской силы добра, пронизывающей собой все живые существа. Вы победите. Да пребудет с вами великая сила добра”.
Рубин стер слезу с левого глаза рукавом халата.
— Ты закончил? — спросила его Беатрис. Рубин кивнул, судорожно сглотнув. Он был глубоко тронут.
— Очень хорошо. Рубин. Я вышлю вам счет. А сейчас я ухожу, — сказал Барри.
— Мы еще не разработали план, как мы расквитаемся с президентом, — остановила его Беатрис. — Сядь, Рубин. Президент не принимает нас всерьез. Что предпримем в связи с этим?
— Я не знаю, каким образом можно пронести аллигатора в Белый Дом. Нам придется придумать что- нибудь иное. Что вы думаете о моей речи? Вам не кажется, что она лучше, чем прощальная речь короля Аларкина, с которой он обратился к возлюбившим его наемникам-дромоидам?
— Она великолепна. Рубин.
— Как официально практикующий адвокат я буду вынужден сообщить властям о любых ваших планах, если они будут носить преступный характер.
— Не волнуйся, Барри. С этим проблем не будет. Помоги нам сейчас, и я гарантирую, что у тебя будет полная возможность сообщить властям обо всем, что ты знаешь.
— Вы говорили, что и свидетель по делу о крокодиле изменит свои показания.
— Ошибка вышла. У президента. Итак, как нам добраться до этого ублюдка?
— Никак, — заявил Глидден. — Его постоянно окружают телохранители. Их еще называют Секретной Службой, и они готовы ко всему.
— Не ко всему. Только на моем веку один президент был убит и один ранен, — сказала Беатрис.
— У них есть электронные сенсоры. У них есть люди, готовые заслонить президента своим телом. У них есть все, что позволит им вас сцапать. А потом они посадят вас в тюрьму очень и очень надолго. На куда более долгий срок, чем за шутку с крокодилом. Так вот, Беатрис Доломо.
Барри Глидден почувствовал, как у него внутри все воспламеняется от гнева. Пальцы его нервно барабанили по столу. Она зашла слишком далеко, и он знал, что он сделает, чтобы остановить ее. Как только он, благонадежный официально практикующий юрист, выйдет отсюда, он тут же сообщит кому надо о планах, угрожающих безопасности президента Соединенных Штатов. И при этом откажется от гонорара. Впервые за всю свою славную карьеру он будет жить, следуя той торжественной присяге, которую он принес многие годы тому назад, когда получал диплом юриста в Калифорнийском Университете в Лос- Анджелесе. И тогда, когда супруги Доломо окажутся надежно запертыми, он сделает свой ход, приобретет обширные просторы их поместья и вернет своих детей из Швейцарии.
Поместье вполне может пойти в погашение неуплаченных налогов. И тогда оно достанется ему практически даром.
— До президента не добраться через его подружек. Он верен своей жене. Его невозможно отравить, — сказал Барри, — потому что специальные сотрудники пробуют его еду. Кобры, которых вы подкидываете в постель обыкновенным людям, до него не доползут, а кипящее масло не дотечет. Можете попытаться посадить снайпера на крышу дома, но Секретная Служба его засечет. Это я вам гарантирую.
— А президент читает письма? — поинтересовалась Беатрис.
— Разумеется, — ответил Барри.
— Тогда мы пошлем ему письмо. А пока мы хотим, чтобы вы поговорили с вице-президентом. В конце концов, именно он возьмет на себя президентство, когда нынешний президент покинет свой кабинет. Скажите ему, чтобы он оставил “Братство Сильных” в покое.
Беатрис кивала, произнося эту тираду, как бы подтверждая разумность собственных слов.
Барри ответил лишь вежливой улыбкой. Он не мог для себя решить, что ему делать: отправиться прямиком в ФБР или бежать. Когда Рубин провожал его к двери, Беатрис попрощалась с ним как-то странно:
— Дай ему столько, чтобы хватило на сейчас, — сказала она.
— О чем это она? — не понял Барри.
— Ни о чем, — отозвался Рубин и пригласил Барри пройти с ним в комнату отдыха внизу.
— Нет, спасибо. Ваша жена мне там очень помешала.
— Беатрис не любит смотреть, как другие занимаются любовью.
— Это была не любовь.
— Что бы ни было, — заявил Рубин.
Чтобы спуститься по лестнице, ему пришлось принять две таблетки мотрина и две — демерола. Он спросил Глиддена, нельзя ли передать с ним письмецо.
— Конечно, — с готовностью согласился Барри. Рубин, очевидно, решил заставить Барри подождать, пока он напишет письмо. Барри решил поторопить его и вошел в ту дверь, за которой Рубин скрылся. Он оказался в подвале, где на стене висело множество резиновых костюмов. В подвале было несколько дверей, и Барри не знал, за которой из них искать Рубина и через какую из них он только что сам вошел сюда. Он выбрал наугад одну из дверей и открыл ее. И очутился лицом к лицу с Рубином. У того по лицу градом катился пот, глаза были выпучены, а сам он находился за стеклянной перегородкой. С этой стороны от перегородки перед Барри шевелились только его руки, облаченные в резиновые рукава.
— Уйди оттуда! Вернись, откуда пришел! — заорал Рубин.
Стеклянная перегородка приглушала его голос. В одной резиновой руке Рубин держал ватный тампон, в другой — листок розовой бумаги.
— Что это вы делаете с письмом?
— Уйди оттуда!
— Вы делаете с письмом что-то странное, — не отступался Барри.
— Я ничего не делаю с письмом. Уйди оттуда! Вернись, откуда пришел!
— Это и есть то письмо, которое вы просили меня доставить?
— Уйди оттуда! Ради твоего же собственного блага. Уйди. Мне подвластны силы, о которых ты не имеешь ни малейшего представления, силы, которые ты не в состоянии себе представить.
— Это — то самое письмо, которое вы просили меня доставить. Что это вы с ним делаете?
Барри подошел к столику, над которым манипулировали резиновые руки. На столе стоял небольшой флакон. Ватный тампон был чем-то смочен. Барри склонился над флаконом. Понюхал. Жидкость пахла странно — так, как когда-то пахла кладовка, в которой хранились овощи и в которой ему однажды довелось заниматься любовью. Он пришел в дом к своей клиентке, которой он помогал в деле о разводе. Ее муж обвинил ее в нарушении супружеской верности. Он подозревает ее во всех грехах, сообщила она. Жизнь — это сущий ад, сообщила она. Может быть, нам лучше поговорить об этом в кладовой, предложила она.
Тогда Барри впервые в своей карьере принял альтернативную форму оплаты за свои услуги.
И вот теперь Барри Глидден погрузился в сладкие воспоминания об этом запахе.
