не требовал по утрам свежей порции рисовых лепешек.
— Есть обычай... который нужно соблюсти, чтобы Пу наконец забеременела.
— А, вот в чем дело, — поморщился Чиун. — Для этого ей всего-навсего нужно лечь на спину. Но ты не можешь и вообразить, Байя, мою радость при мысли о том, что Римо перестал увиваться за белыми.
— А я слышал, что белые женщины сходят с ума по корейским мужчинам. Говорят, те проделывают с их телами разные странности.
Уж это точно, подумал Чиун, вспоминая о годах своего супружества. Дело женщины — рожать детей, готовить еду и держать рот закрытым. А Римо эти белые вертихвостки совсем замутили голову.
— Красота твоей драгоценной дочери убережет Римо от козней белых дьяволиц. Еще раз благодарю тебя, Байя.
— Я слышал, они носят особую одежду и издают особые запахи, — поделился своей осведомленностью пекарь.
— Но оставим пороки белых, восславим лучше добродетели твоей дочери.
— О великий Чиун! — без перехода срывающимся голосом завыл Байя. — Дочь моя осталась по сию пору нетронутой — такой же нетронутой, как в тот день, когда они начинали свой медовый месяц!
— Не понимаю тебя!
— Говорю тебе, о великий Чиун, ни один из нас не дождется внука!
— Что же случилось с твоей дочерью Пу?
— С ней — ничего. Но Римо не выполнил своих обязанностей.
В ожидании гибели Байя крепко зажмурил глаза. Затем медленно открыл их. Может быть, с закрытыми глазами Чиун не хочет его убивать. Но увидел он лишь вздрагивающие седые пряди Мастера Синанджу, энергично кивавшего в знак признания правоты Байи Каянга, деревенского пекаря, сообразившего, что он, похоже, доживет до следующего утра.
Повисла томительная пауза.
— Римо! — позвал Чиун.
— Ну чего?
Голос шел из самой глубины дома, отдаваясь эхом в углах комнаты — совершенно пустой, ибо великие сокровища, которые еще недавно хранила она, исчезли.
— Я хочу, чтобы ты подошел ко мне. — Голос Чиуна звучал сурово.
— Я занят.
— У него до сих пор дурные манеры американца, — пожаловался Чиун. — Но пусть это остается тайной нашей семьи. — И позвал чуть громче: — Только на минуточку!
— Как будто от него убудет — уделить нам минуту. — Чиун, взглянув на Каянга, обиженно сморщился. — Прямо не знаю, что делать с ним. Отдал этому мальчишке лучшие годы жизни... Но ничего, мы разрешим все трудности, как и подобает корейцам. И увидишь — не пройдет и недели, как малыш уже будет в животе Пу!
Римо появился на пороге, держа в руках развернутый свиток пергамента. Байя узнал строчки корейских иероглифов, но на свитке были и другие буквы, странные, похожие на язык западных людей. Таких он раньше никогда не видел, а он держал в руках даже американские газеты, которые время от времени присылал в Синанджу Чиун для пополнения архива ассасинов.
— Слушай, папочка, — с порога начал Римо, — я перечитал этот свиток десять раз и не нашел ни слова о мистере Эрисоне. Греки дерутся с персами, греки дерутся друг с другом, священные обряды, Олимпийские игры, стихи, трагедии, описание попойки в честь божества по имени Дионис, ну и, конечно, списки гонораров ассасинам. Для чего ты мне дал его, скажи пожалуйста?
— Ты не видишь дальше своего носа, Римо, — даже такого белого и длинного, как твой.
— О'кей, у меня длинный белый нос. Теперь давай выкладывай, что случилось.
— Не случилось — это ты хотел сказать.
Римо наконец заметил отца супруги. Тот кивнул здороваясь.
— Отец Пу утверждает, что она осталась нетронутой, — напирал Чиун.
Байя кивал с нарастающим энтузиазмом.
Римо пожал плечами.
— И он утверждает, что сын еще не зачат.
Римо снова пожал плечами.
— Отец Пу по доброте сердца согласился скрыть этот позор от нашей деревни. Но правды не скроешь — ты, Римо, обманул нас.
Римо зашуршал свитком, вновь его разворачивая.
— Так что мне здесь искать? — спросил он.
— Моего внука.
— Нет, папочка, я ищу мистера Эрисона. Потому что при следующей встрече я намерен взять над ним верх. Или таким примитивным способом ты хотел просто заставить меня еще раз прочесть свитки?
— Все, что тебе нужно, здесь, в них. А найдешь сокровища Синанджу — и недалек будет день, когда мы расправимся с твоим Эрисоном.
— Понятно, значит, ты решил меня охмурить. Ты же эти сокровища уже не первый год ищешь!
— Без них нам никогда не разгадать твоего врага, Римо.
— Мне не нужно его разгадывать — я желаю убить его.
— Увидеть его мертвым не удавалось еще никому, — покачал головой Чиун.
— То есть как это? Что это значит?
— Почему ты не сделал с Пу то, что положено?
— Да сделаю, сделаю. Не волнуйся. Но к чему мне вся эта греческая ахинея про службу тирану Фив и так далее?
— Прочти еще раз, — посоветовал Чиун.
— Да я читал, говорю тебе, уже раз десять. Там одно перечисление гонорара занимает половину написанного.
— Ну и?..
— Ну и я не понимаю.
— Тогда взгляни на эти пустые комнаты. Если бы они не были пусты, ты наверняка бы все понял.
— Если бы они не были пусты, в них бы накопилось до черта разного хлама, папочка.
— Именно этот хлам нам сейчас и нужен.
— Мне, например, ничуточки.
— Я знаю, что тебе нужно. — Чиун нахмурился. — Прелестный цветок только и ждет, чтобы его сорвали, теряя свое благоухание, в то время как ты пренебрегаешь своим долгом перед семьей и перед людьми и позоришь меня в глазах моего доброго друга Байи, человека великой доброты и честности, согласившегося отдать нам самое большое сокровище в его жизни!
— Да выполню я этот долг, чтоб его волки съели! Мне что, приступить к этому прямо сейчас? Может, ты все же поможешь мне, а не будешь заставлять в сотый раз мусолить эти свитки?
— Все ответы на твои вопросы содержатся именно в них. Но гордыня застилает твой взор и ты их не видишь. Мы ничего не можем сделать с Эрисоном, пока у нас нет сокровищ. А потому обратись к наслаждениям супружеской жизни.
— Ну уж нет.
Римо, резко повернувшись, вышел из комнаты. Каморка, которую отдал ему Чиун, раньше была не жилая, а предназначалась, как и почти весь дом, для хранения сокровищ. Свитки, которые изучал Римо, были разложены на квадратном пятачке у стены. Что-то стояло здесь раньше, причем не одно столетие, даже пол в этом месте был светлее, хотя сделан он был из африканского черного дерева, одного из самых твердых, известных человеку.
То, что свитки лежали именно на этом месте, несомненно, что-то да значило. Но вот что? Римо провел рукой по светлому квадрату на половицах. Он чувствовал, как дерево медленно оживает под его пальцами... и что-то еще на них остается. Пыль Весь этот квадрат на полу был покрыт ровным слоем белой пыли.
Он потер пальцы друг о друга — пылинки были твердыми. Римо поднес руку к свету. Мрамор. Что-то, сделанное из мрамора, стояло на том месте, где ожидали его разложенные свитки Синанджу, когда он
