сливки. Тонкие черты обрамляли волосы чернее воронова крыла, подобно раме, придающей завершенность творению художника. В глазах ее играл смех, словно ожидая, когда можно будет вырваться на волю. Разрез глаз был не азиатский, и Римо рассмеялся в голос, наконец-то осознав, почему корейцы окрестили ее Безобразной.
— Решено, я остаюсь, — объявил он. — Станешь моей женой?
— Ответить на твой вопрос может только Мастер Синанджу.
— Тогда я сейчас же отправляюсь к нему.
Римо вскочил и стремительно направился к выходу. По дороге к дому Чиуна он наткнулся на хранителя Пульяна.
— Мастер хочет вас видеть, — сказал старик.
— Иду.
Мастер Синанджу восседал на троне в хранилище сокровищ Синанджу. Римо бросилось в глаза его сходство с древней черепахой, медленно поднимающей сморщенную голову.
— Ты удивлен, что я еще не оставил этот мир? — спросил Чиун при виде выражения лица своего ученика.
— Ты плохо выглядишь, — сказал тот. — Как ты себя чувствуешь?
— Я чувствую себя преданным.
— Мне надо было побыть наедине, — стал оправдываться Римо.
— И поэтому ты был в доме девушки по имени Ма Ли?
— Не будь брюзгой, — сказал Римо и сел в позу лотоса перед троном Мастера Синанджу. — Ты ничего мне о ней не рассказывал.
Чиун пожал плечами.
— Есть новости, — сказал он.
— У меня тоже. Я решился. Я остаюсь.
— Это естественно. Ты ведь дал обещание перед всем народом.
— В кимоно я ходить не стану.
— Церемониальное кимоно для обряда посвящения передается из поколения в поколение со времен Великого Вана, — медленно произнес Чиун, и глаза его засверкали.
— Ладно. Один раз надену. Но не больше.
— Идет, — согласился Чиун.
— И я не стану отращивать ногти.
— Если ты намерен собственноручно лишить себя одного из важнейших инструментов настоящего ассасина, то вряд ли я смогу тебя в этом переубедить. Тебя уже не исправить.
— Но зато я возьму в жены корейскую девушку.
Чиун приосанился. Сияя от радости, он взял руку Римо в свои желтые ладони.
— Назови ее имя. Я уверен, оно усладит мой слух.
— Ма Ли.
Чиун оттолкнул руку Римо.
— Она нам не подходит, — вынес он свой приговор.
— Но почему? Ведь я ее люблю.
— Ты ее мало знаешь.
— Достаточно, чтобы понять, что я ее люблю. И почему ты мне раньше о ней ничего не рассказывал? Она так хороша!
— Что ты понимаешь в красоте! Ты никогда не мог дослушать до конца ни одной из моих поэм «Унг»!
— Папочка, я не в силах шесть часов кряду слушать завывания о пчелах и мотыльках! А чем тебе не нравится Ма Ли?
— Она безобразна! И дети ее будут безобразными. Мастер Синанджу, который родится от твоего семени, в один прекрасный день должен будет стать нашим представителем в глазах всего мира. И я не позволю, чтобы наш Дом был представлен уродцами.
— Да, я хотел тебя спросить: чья это была затея — держать ее под вуалью? Твоя?
— Так постановили женщины селения, чтобы она не отпугивала своим видом детей или собак.
— Бред! — разозлился Римо. — Они просто завидовали ей.
— Ты белый и поэтому не можешь отличить правды от лжи, — парировал Чиун. — Ну, назови мне хотя бы одно ее положительное качество!
— Она добрая. С ней приятно разговаривать.
— Это целых два. Я просил назвать одно. К тому же, если тебе нужна доброта и хороший собеседник, то чем я тебе плох?
— Не уходи от разговора. Я, может быть, ее люблю. И готов жениться.
— Ты и раньше, бывало, влюблялся. И всегда безрассудно. Но тебе удавалось с этим справиться. И эту ты сумеешь забыть. Я отошлю ее подальше, так будет лучше.
— Ма Ли нужна мне! Но мне необходимо твое благословение. Черт возьми, Чиун, я соглашаюсь на все твои условия. Так дай же мне ее взамен! Какие у тебя основания не соглашаться на наш брак?
— У нее никого нет.
— А у меня что, шестнадцать братьев и сестер? Зато заранее можно сказать, что свадьба не будет многолюдной.
— У нее нет приданого.
— И что?
— В Синанджу ни одна девушка не выходит замуж без того, чтобы принести что-нибудь в дар отцу жениха. Обычай требует, чтобы этот дар она унаследовала от своего отца. Но у Ма Ли нет семьи. Нет приданого. Следовательно, не может быть и свадьбы. И эти порядки появились задолго до наших прапрапрадедов. Нарушить их не дано никому.
Римо в гневе вскочил.
— Отлично! Значит, из-за какой-то дерьмовой традиции я не могу жениться на ком хочу? Так, что ли?
— Традиция — это краеугольный камень нашего Дома, нашего искусства.
— Тебе попросту не терпится получить что-нибудь на дармовщинку! Разве не так? Тебе мало того золота, которое здесь навалено целой горой?
Чиун был поражен.
— Римо, — проскрипел он, — золота не бывает слишком много. Разве я зря вбивал это тебе в голову?
— В голову, но не в сердце. Я хочу жениться на Ма Ли. А ты хочешь, чтобы я стал следующим Мастером Синанджу. Ты знаешь мое условие. Решай.
— Поговорим об этом в другой раз, — сказал Чиун, меняя тему. — Я распорядился отложить церемонию посвящения. Ты еще не вполне готов.
— Это твой ответ?
— Нет. Это мое предположение. Я еще обдумаю этот вопрос, но сейчас есть другие, более неотложные дела.
— Только не для меня, — сказал Римо. — Послушай, а почему ты никогда не рассказывал мне историю Коджина и Коджона?
— Где ты ее слышал? — с негодованием спросил Чиун.
— Мне рассказала Ма Ли.
— Я приберегал эту легенду для церемонии посвящения. А теперь сюрприз испорчен! Вот тебе еще одна причина не жениться на ней. Ишь, говорливая какая! Из таких получаются плохие жены.
— Не будет Ма Ли, не будет и нового Мастера Синанджу. Подумай об этом!
Римо зашагал к двери.
Чиун задержал его.
— Вчерашний лазутчик мертв.
Римо замер.
