– Дордже?!
– Этот церемониальный жезл, – пояснил тибетец, – является символом власти бунджи-ламы.
Скуирелли озадаченно сдвинула брови.
– Нет, черт возьми. А почему не звенит колокольчик?
– Она выдержала второе испытание, – объявил Чиун.
– Выдержала?
– Было предсказано, то сорок седьмой бунджи-лама не узнает никаких атрибутов своей прежней власти.
– Совершенно верно. Я не узнаю эту штуку. – И глядя на изъеденное лишаем лицо старого бунджи-ламы, добавила: – По правде говоря, я не узнаю саму себя.
– Что за чушь! – возмутился Римо. – Конечно, она не узнает! Она никогда в жизни не видела старого бунджи-ламу. Что за идиотское испытание?
– Молчи, белоглазый, – оборвал его Лобсанг.
– Есть еще и другие испытания, – сказал мастер Синанджу. – Покажите нам свое левое плечо.
Скуирелли расстегнула верхние пуговицы розовой пижамы, подставляя «сексуалу» свое плечо. Казалось, тот со скучающим видом смотрит в окно. Скуирелли подумала, что он предпочитает взглянуть на отражение. Мужчины такие хитрецы!
– Посмотрите на знак. Вот уже многие века этот знак отличает всех бунджи-лам.
Скуирелли вздрогнула. Старый азиат показывал наманикюренным пальцем на ее голое плечо.
– Знак? Какой знак? – воскликнула артистка, всматриваясь в плечо. На нем и в самом деле виднелась какая-то ямочка.
– Боже! Подумать только! Никогда раньше не видела этой родинки.
– Это след от вакцинации, дура, – фыркнул Римо.
– Что за диковинное слово «вакцинация»? – поинтересовался Лобсанг.
– Это редкое слово, означает «отличительный знак бунджи-ламы», ведь слава бунджи-ламы достигла даже этой отсталой страны, – объяснил Чиун.
Тибетец подошел поближе и покосился на знак. Его и без того худое лицо вытянулось еще сильнее.
– Знак тот самый? – заволновалась Скуирелли. – Скажите мне, тот самый? Я просто запуталась в своих прежних жизнях, не знаю, чего и ждать.
– Знак именно такой, какой описывают древние тексты, – откликнулся Лобсанг. – Но вы – женщина с белыми глазами, а с белыми глазами еще никто не был тулку.
– Что такое тулку?
– Воплощение, инкарнация.
– Зовите меня белоглазой тулку. Хотя вообще-то глаза у меня голубые.
– Есть еще одно испытание. Последний бунджи-лама не говорил о нем, но оно известно всем Безымянным Почитателям, Прозревающим Свет Во Тьме, – с расстановкой проговорил Лобсанг.
– Что это за испытание?
– Я должен видеть ваш пупок.
– Ради Бога! – И Скуирелли задрала пижаму до самой груди. Римо по-прежнему делал вид, будто смотрит в окно.
– Все верно! – воскликнул Лобсанг. – Пупок у нее выдается вперед, как у всех предыдущих лам.
– Значит, вы считаете, что я бунджи-лама?
Чиун повелительно поднял руку.
– Остается еще одно заключительное испытание.
– Что за испытание? Я наверняка его выдержу. Всегда выдерживаю все тесты. Запросто решаю кроссворды, разгадываю любые анаграммы. Только скажите, что мне надо сделать.
– Надо все выяснить об идоле, – обратился к мужчинам Чиун.
– Да, об идоле, – поддержал его Кула. – Есть ли у вас здесь буддийский храм, О Свет, Который, Возможно, Засияет Во Тьме?
– Нет.
– А где же вы поклоняетесь вашим предкам?
– Обычно я разговариваю с ними по телефону.
– Если мы не найдем идола, то должны будем отвергнуть ее кандидатуру, – нахмурился Лобсанг Дром.
– Но я вовсе не хочу, чтобы вы отвергли мою кандидатуру, – простонала Скуирелли. – Я хочу быть бунджи-ламой! И я заслуживаю этого. Кем я только не была в своих прошлых жизнях! Вот только царицей Савской не довелось. Ею хочет быть моя подруга Пупи.
