– Я хочу побыть один.
– Ты приехал сюда, потому что думал, твой учитель настолько глуп, что бросится искать тебя на краю света.
– Я не приехал бы сюда, если бы знал, что ты выследишь меня здесь.
– Я не жду благодарности от неблагодарного, но вправе рассчитывать на признание своей прозорливости.
Римо скрестил на груди руки:
– О'кей, ты меня опередил. Большое дело!
– Я всегда буду опережать тебя, Римо. И это очень большое дело. А теперь присядь.
Римо с угрюмым видом подошел к своему татами. Чиун сделал то же самое. Они синхронно скрестили ноги и опустились на татами, приняв классическую позу лотоса. Они сидели совершенно неподвижно, как изваяния, выпрямив спины и подняв головы, устремив друг на друга ничего не выражающие взгляды – мастер Синанджу и его верный ученик и наследник. Две культуры, две цивилизации с разным пониманием своей ответственности перед миром.
– Великая скорбь, подобно жестокому ворону, вонзила свои когти в твое сердце, сын мой, – начал Чиун.
Римо опустил голову:
– Я убил невинного человека. Практически на глазах его семьи.
Кореец печально кивнул:
– Да, это трагедия. И для них, и для тебя.
– Как бы я ни хотел, уже ничего не исправишь.
– Мы несем смерть. Если мы наносим удар, то смерть неотвратима.
– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова...
– Скорбеть?
– Нет. Убить.
Чиун наморщил пергаментный лоб:
– Ты не убиваешь. Убить может любой дурак. Убивают неопытные новички. Убивают солдаты. Убивают палачи. Мы же устанавливаем порядок. Если злодей досаждает королевству и с ним не в состоянии справиться целая армия, приходим на помощь мы. Мы – целители.
– Ты сейчас говоришь так же, как Смит.
– Все люди смертны. Человек, которого ты устранил, мог умереть в свой срок или раньше срока. Или через двести – триста лет. Кто знает и кому есть до этого дело?
– Мне. Это я лишил его жизни, лишил возможности видеть, как растет его дочь. Я загубил жизнь его жены.
– Возможно, они воссоединятся в следующей жизни.
– Твои россказни про реинкарнацию – это бред. Я сыт им по горло.
Чиун потупил взор:
– Не будем к этому возвращаться. Это была роковая ошибка. Мы тоже несовершенны. Особенно когда работаем на белых.
Кореец хрустнул костяшками пальцев и положил ладони на узловатые колени. Он молчал.
Молчал и Римо. Они не сводили друг с друга глаз, и по их лицам невозможно было сказать, о чем они думали в тот момент.
– Что ты собираешься делать? – наконец спросил Чиун.
– С организацией покончено.
– Из-за одного недоразумения?
– Двадцать лет – немалый срок. Смит отнял у меня то, что я отнял у этого человека, Ко. Жизнь. Единственное отличие в том, что я еще не в могиле. Но к прежней жизни возврата уже нет.
– Ты хочешь снова стать полицейским?
– Я хочу... Я не знаю, чего хочу. Моя прежняя жизнь была не сахар. Что мне светило? В лучшем случае стать дежурным по отделению и раньше срока выйти на пенсию.
– Понятно, – произнес Чиун.
Сквозь высокие окна в комнату лился серый свет, отчего лица собеседников казались тусклыми, стертыми. Оба напоминали двух каменных идолов, в глазах которых навеки застыла неизбывная боль.
– Во всем виноват только Смит, – сказал Чиун. – Должен же ты отдавать себе отчет в этом. Ты был лишь инструментом в его руках, но ошибка целиком лежит на его совести. Не забывай об этом. Ты – меч карающий, а меч не может испытывать угрызений совести.
– Пусть Смит подыщет себе новый меч.
Помолчав, мастер Синанджу неуверенно проговорил:
