другой — оттенка старой слоновой кости или поблекшей лимонной кожуры. У этих же кожа была красноватая, но глаза с характерными для монголоидной расы приспущенными веками. И выражение лица такое же непроницаемое.
— Эй, — заговорил наконец какой-то старец с длинными серовато-стальными косицами. — Он же яблоко, и никто другой...
Римо вопросительно взглянул на Санни Джоя.
— Яблоком называют индейца-полукровку. Наполовину белого. Ну, как бы красный с одного бока и белый внутри. Не обращай внимания. Меня и самого несколько раз тоже обзывали яблоком... Мой сын — не яблоко, — громко заявил Санни Джой, обращаясь к толпе.
— Это правда, — раздался чей-то голос.
Римо обернулся и увидел мастера Синанджу. Никто не заметил, как он подошел.
— Он банан, — сказал Чиун.
— Банан?
— Ну да. Желтый снаружи и белый внутри.
— Что это ты нас путаешь, а, вождь? — спросил Санни Джой.
— Ничего я не путаю. Он прежде всего банан, а уже потом яблоко. Не забывай, это я научил его мастерству Синанджу. А ты учи его мастерству Сан Он Джо хоть тысячу лет — все равно не вышибешь из него корейского духа.
Санни Джой сурово взглянул на Чиуна.
— Ты что-то имеешь против нашей сегодняшней церемонии, а, старый вождь?
— Я не могу иметь ничего против. Это меня не касается, — ответил кореец.
Санни Джой обернулся к Римо.
— Ну а ты, Римо?
— Продолжайте церемонию, — сказал тот.
— Быть по-твоему.
Они долго пели старинные песни и били в барабаны, и, когда на усыпанном звездами небе взошла яркая серебристая луна, Римо стал новым Санни Джоем. И произнес священную клятву, в которой обещал защищать свой народ от всех невзгод и несчастий.
Чиун наблюдал за происходящим с непроницаемым выражением лица. Когда же индейцы приступили к пиршеству — принялись за кукурузу и поджаренный хлеб, — ускользнул во тьму незамеченным.
Торжественная церемония закончилась, и Римо двинулся в пустыню по следу, который не смогли бы углядеть даже самые острые глаза индейцев из племени Сан Он Джо.
Он нашел мастера Синанджу у подножия горы Красного Призрака.
Чиун обернулся. На морщинистом личике — все то же абсолютно непроницаемое выражение.
— Итак, ты обрел своего отца, Римо Уильямс. Поздравляю.
— Спасибо.
Воцарилось тягостное молчание. Ученик угрюмо ковырял землю острым носком мокасина, расшитого бусинками. Орлиное перо упало ему на глаза, он выдернул его и стал вертеть в пальцах.
— Ну и что ты думаешь об отце, которого прежде не знал? — спросил мастер Синанджу.
— Он славный, хороший человек.
— Вот как?
— Да. Но все равно... чужой. Ведь я его совсем не знаю. Может, если придется прожить тут до конца своих дней...
— Ты собираешься остаться?
— Я завязал с КЮРЕ, говорил ведь уже. И не собираюсь менять своего решения.
— Ты не ответил на мой вопрос, Римо Уильямс.
— Я много размышлял над тем, что произошло за эти последние дни...
— И к какому же выводу позволили прийти твои размышления?
— Ритуал этот, все испытания и издевательства, через которые ты заставил меня пройти... Ведь ты подстроил все специально, с тем чтобы я мог найти отца, да?
— Возможно.
— Ты знал, что один из мастеров обязательно скажет мне правду. И свалил мне на голову все эти сны и приключения с тем, чтобы, когда придет время, я смог выбрать себе отца. Когда сердце подскажет, что это он.
— Ничего подобного.
— И решил, что сделать выбор мне будет проще, если от одного твоего вида меня начнет тошнить, да?
— Разве тебя от меня тошнит? — спросил Чиун.
— Если раньше не тошнило, то теперь начинает, папочка.
Римо улыбнулся.
Чиун едва не расплылся в улыбке, но спохватился, взял себя в руки и снова уставился на ученика с самым суровым видом.
— А ну, отвечай и живо, каково значение тех двух монет?
— Империи возникают и исчезают, золото вечно.
— Что ж, почти горячо. Ну а значение встреч с мастерами из прошлого?
— Каждый мастер преподал свой урок, но объединяет их одно. Тот факт, что все они находятся в Пустоте. Если ты несчастен в жизни, то будешь несчастен и в Пустоте.
— Что еще?
Римо на секунду задумался.
— Думаю, главный вывод вот какой. Уроки, которые преподали тебе в детстве, пригодятся на всю оставшуюся жизнь.
Чиун сморщил личико.
— И кто же тебе их преподал?
— Сестра Мария Маргарита.
Учитель поднял костлявый палец.
— Взгляни на небо, Римо! Какие звезды ты там видишь?
Римо поднял голову. По обе стороны от Серебряной Реки сверкали две очень яркие звезды.
— Вот эта Кьон-у, Пастух, а вон та — Чик-ньо, Ткачиха, — ответил он.
— Не Альтаир и Вега?
— Кьон-у и Чик-ньо, — повторил Римо. — Когда Чик-ньо займет место Полярной звезды. Дом Синанджу по-прежнему будет стоять. Пусть даже к тому времени Америка превратится в некий аналог Древней Греции.
Орехово-карие глаза Чиуна так и засияли от гордости.
— Ты истинный сын моей деревни!
— Спасибо, папочка!
— И еще ты — истинное сокровище Синанджу.
Не успел Римо ответить, как Чиун принял боевую стойку — сжал кулаки и наставил на грудь ученика. Тот растерянно заморгал.
— Что? «Рудная жила»?
— Ты принял вызов и сразился со всеми мастерами, кроме меня. Вот твой последний шанс доказать, чего ты по-настоящему стоишь.
Они неспешно кружили друг против друга. Глаза стали холодными, тела напряглись и подобрались. Ни одного удара, ни единого контратакующего выпада...
Прошел час, потом — два, а их лица сохраняли все то же сосредоточенно-воинственное выражение.
Наконец Чиун предпринял попытку обмануть Римо, усыпить его бдительность.
— Ты понимаешь, что мы с тобой одной крови?
— Вполне возможно, — спокойно ответил Римо, не спуская с него внимательных глаз. — Разве бы я стал сражаться с кем попало?
